«Огненное зелье». Град Китеж против Батыя
Шрифт:
– Гривна!
Кузьма Ерофеевич поперхнулся сбитнем, и… понеслась потеха!
Мы торговались самозабвенно. Купец бился над каждой долей гривны, я за каждую пластину к брони. Временами я поглядывал на молчавшего деда Матвея, но тот смотрел на наш спор невозмутимо, правда, отчего-то чуть багровея.
– Две гривны!
Купец мотнул головой и залпом опрокинул еще один кубок со сбитнем. Во дает, а до этого казался пьяным. Ладно, подключаем тяжелую артиллерию. Извлекаю зажигалку и будто бы невзначай начинаю
– Две и три четверти!
Я нажал на кнопку, и над зажигалкой появился ровный огонек. Кубин булькнул что-то и пихнул меня ногой. Мне стало понятно его состояние, близкое к истерике. Но концерт еще не закончен, тем более что клиент мгновенно созрел. Кузьма Ерофеевич завороженно смотрел на маленькое пламя, не перекрестившись, как тот купец, что приобрел первую «вечную свечу». Ладно, этому клиенту про «вечную» говорить не буду. Пожалею Власыча, а то опять живот от смеха надорвет.
– Что это? – завороженно спросил Кузьма Ерофеевич.
Я отпустил кнопку и притворно заозирался:
– Где?
Купец показал на зажигалку:
– Это.
– Ах, это? Это самозажигающееся огниво. Редкая вещь, больше такой нигде нет. Бешеных денег стоит. – Я хищно улыбнулся про себя, называя цену: – Целых пять гривен отвалил за нее.
В общем-то я не врал, зажигалка стоила пять рублей, но купцу не объяснить разницу между тем рублем и теперешней гривной. Не поймет, как я до сих пор не могу понять цен этого времени. На одну гривну нехилый дом построить! В моем времени бы так!
Купец сглотнул и выпалил:
– Четыре!
Отлично! Рыба заглотила наживку, подсекаю – продано, и даже дороже, чем первая. Опять сильный пинок ногой. Терпи, дед Матвей, нужно терпеть.
– По рукам!
Купец получил свой эксклюзив, нажал на кнопку, пьезоэлемент щелкнул, и появился огонек. Не отпуская кнопку и завороженно смотря на огонь, купец, наконец, перекрестился. И как Кубин еще держится? Даже пинать перестал, ничего, смех продлевает жизнь. Пей, дед Матвей, сбитень маленькими глотками и терпи!
Я провел инструктаж по пользованию огнивом. Теперь при рачительном использовании зажигалки хватит надолго. Предупредил о том, что долго держать в горящем состоянии огниво нельзя. Кузьма Ерофеевич с трудом оторвал палец от кнопки, а у меня промелькнула злорадная мысль – впулить купцу последнюю зажигалку, но я отогнал ее. Все-таки огниво самому понадобится, а спички, что остались, приспособлены для быстрого поджога моих фугасов.
Наконец счастливый обладатель «самозажигающегося огнива» оторвался от созерцания оной и выкрикнул:
– Прошка, вина неси!
Ага, это правильно, как в лучших традициях, – сделку надо обмыть. Рядом вздохнул облегченно дед Матвей, поняв, что цирк окончен. В светлицу вплыла Прошка, и у меня опять в голове заиграла «Во поле березка стояла». И как так у нее получается?
Торг уже затих, площадь почти опустела. Мы никуда не спешили и ехали медленно.
– Знаешь, Володя, – усмехнулся Кубин, – ты так торговался, что я было подумал – ты в прошлой жизни купцом был.
Я покосился на деда Матвея и хмыкнул:
– Нет, Власыч, ты ошибаешься, для меня деньги – тлен, мусор. И торговался не ради денег. Каждая гривна – это одна хорошая бронь, вроде нашей, сабля или меч из булатной стали… да ты сам должен понимать.
Дед Матвей понял, что неудачно пошутил.
– Ладно, не обижайся. Просто я давно так не веселился.
Но лицо деда Матвея вдруг стало задумчивым.
– Давай-ка к реке спустимся, – предложил он, – посидим у воды, подумаем.
– Давай.
Мы развернули коней и вместе с выезжающими из города телегами проехали к главной башне посадской стены. Стражники скучно скользили взглядом по выходящему потоку телег и людей. Увидев нас, немного подобрались, а один даже доложил:
– У нас все спокойно.
Странно, чего это они? Или им стало известно все, что произошло в детинце, или дед Матвей уже взялся за воспитание местной стражи? А Кубин на доклад ратника только кивнул.
После моста и извилистого поворота мы завернули направо. По дороге, которая через овраг, где протекала маленькая речушка Почайна, мы направились к нижним причалам, что стояли у самого слияния двух рек. Легкой рысью обошли несколько груженных чем-то телег.
У причалов кипела работа. Купцы торопились отправиться с нужными товарами дальше, чтоб успеть добраться до ледостава. Тут же из больших лодок выгружалась пойманная рыба. В общем, обычная суета пока небольшого речного порта.
Завернули налево и проехали вверх по течению, минуя причалы. Остановились за последним, у нагроможденных, нанесенных половодьем бревен, веток и всякого мусора. Привязали коней и подошли к самой воде. Присели на лежащее бревно. Я покосился на сидящего недалеко рыбака. Он взмахнул удилищем, забрасывая снасть, немного повернулся, и стала видна левая, покалеченная рука. Настроение упало.
Немного посидели молча под плеск волн. Дед Матвей тяжко вздохнул – что-то его гнетет. Я открыл было рот, но вдруг спросил совсем не то:
– Власыч, а что на самом деле значит «Помни отцов своих»?
Кубин вздохнул и произнес:
– Напутствие. А еще – это песня смерти… в исключительных случаях.
Дед Матвей вдруг взял небольшую сухую ветку и у самой кромки воды написал: «Memento Mori».
Я внимательно посмотрел на Кубина.
– Давай, Власыч, выкладывай все, что наболело.