Огненные дороги
Шрифт:
Жора проехал вперед и привел двух сбежавших лошадок. Старшина починил упряжь, и телега поехала с нами. Примерно через двадцать пять километров мы выехали на поляну. Нам опять перегородили дорогу телеги. Одна телега – фургон с красным крестом – лежала в овраге, а еще две с продовольствием и боеприпасами валялись перевернутые на дороге. Похоже, что это стало результатом обстрела с немецкого самолета.
Под одной из телег мы обнаружили пограничника, который оборудовал там себе место для стрельбы. Поначалу он принял нас за немцев и едва не открыл огонь. Это и немудрено: техника-то у нас трофейная. Иван Баглий, так звали бойца, рассказал,
Как во время авианалета остался цел сам Иван, непонятно. Он укрылся под телегой, набитой боеприпасами, которая в нескольких местах оказалась прошита пулеметными очередями. Это чудо, что она не взорвалась. Пограничник не знал, что ему делать. Он похоронил всех погибших пограничников и возниц – всего 13 человек.
Еще Иван рассказал, что за это время он собрал всех лошадей: шесть под упряжку и одиннадцать кавалерийских. Еще одна лошадь под седлом сама прибилась к остальным. На наше счастье, лошади не пострадали, и я смог сформировать внушительный конный отряд из пятнадцати всадников.
Упряжки я решил взять с собой, чтобы впоследствии переделать их в боевые тачанки. Мы двигались практически без остановки уже довольно давно, поэтому я дал команду выбрать место для привала. Этим занялась конная разведка. Примерно через час подходящее место на берегу реки было выбрано. Перед самым первым боем нашу кухню мы спрятали. Она не пострадала и всю дорогу ехала за трофейным «Рено». Кулеш я приказал готовить заранее, так что ко времени привала у нас уже был ужин.
Начинало темнеть. Прошли первые сутки войны. За это время мы удалились от границы примерно на пятьдесят километров.
Из леса за рекой вышел старшина-пограничник. Он подошел ко мне и представился. Выяснилось, что его и еще троих пограничников выставили в секрет еще 21 июня и видимо в суматохе первого военного дня забыли про них. Я посчитал возможным снять их с поста и присоединить к своей команде. Очень кстати у них оказался пулемет Максима.
Я знал, что в трехстах километрах от того места, где мы сейчас находились, в лесу расположена охотничья база. Там бьет целебный родник и есть целебная грязь. Мне же надо срочно подлечить раненых, иначе они умрут, и никакой чудо-фельдшер не поможет. Исходя из этих соображений, я решил разделить свой отряд. Обоз с ранеными под охраной пятнадцати красноармейцев я отправил к этой охотничьей базе. С остальными бойцами на восьми трофейных мотоциклах направился через болото к нашему аэродрому. На них разместилось восемь мотоциклистов, восемь пулеметчиков и восемь снайперов. Конечно силы небольшие, но у меня и пулеметчики стреляют по-снайперски.
До войны неподалеку от аэродрома стоял артиллерийский полк. В восемь часов утра мы выехали на грунтовую дорогу. Огляделись. Впереди, в полукилометре от нас, под охраной шести немецких автоматчиков стояла группа из пятнадцати красноармейцев. Рядом с ними стояли три мотоцикла с колясками, в каждой из которых сидел пулеметчик. Уничтожить фашистов надо было, не обнаруживая себя, поскольку наверняка где-то рядом находились их основные силы.
В ножи взять не получиться. Дорога просматривается во все стороны. Стрелять все же придется. Немцы не обратили внимания на наши мотоциклы, приняв за своих, за что и поплатились. Мои снайперы расстреляли фашистов с расстояния в сто метров.
Пленные красноармейцы оказались из роты охраны авиаполка. Я спросил, кто из них умеет управлять автомашинами и мотоциклами. Выяснилось, что трое могут ездить на авто, четверо – на мотоциклах, а еще четверо умеют обращаться с трофейным немецким пулеметом. Я усадил их на отбитые у фашистов мотоциклы и приказал ехать за нами, держась на расстоянии примерно километр от нашей последней машины.
Часам к десяти мы были на месте. В бинокль я увидел, что километрах в трех от нас стоят три немецких автомашины, три мотоцикла и большая группа пленных красноармейцев. Мы накинули на себя немецкие форму и каски. Поехали к ним по прямой, не таясь. При приближении стало понятно, что человек семьдесят наших красноармейцев окружены неплотным кольцом немцев. Главные силы фашистов – около шестидесяти солдат – находятся чуть в стороне и фотографируются.
Немецкие автоматы прицельно бьют на расстояние не более ста метров. Принимаю решение атаковать врага на этой дистанции. Приблизившись к врагу, открываем огонь на поражение. Снайперы снимают охрану пленных красноармейцев. Подъезжаем вплотную и пулеметным и автоматным огнем добиваем врага.
Наши все целы, есть только несколько легко раненых. Я послал Жору собрать фотоаппаратуру, чтобы сделать несколько снимков поверженного врага. У немцев обнаружилось два хороших фотоаппарата и кинокамера. Кроме того, мои бойцы обнаружили два ранца с химикатами и инструментами к фото- и киноаппаратуре.
Я построил освобожденных нами красноармейцев в шеренгу. Почти все они были с ремнями и в форме. У некоторых было оружие. Немцы даже не удосужились всех разоружить. Видимо, они считали, что такой «сильной» армии никто не осмелится оказать сопротивление.
Выяснилось, что мы освободили из плена семьдесят пять бойцов и командиров и двенадцать гражданских лиц, в числе которых одиннадцать женщин и ребенок. Каким же было мое удивление, когда среди гражданских я увидел Лизу с дочерью Катей – моих попутчиц по брестскому поезду. Среди освобожденных командиров оказался ее муж – майор-интендант. Я предложил ему стать моим заместителем по тыловому обеспечению. Он согласился.
Позднее, когда нашлось время, я поговорил с Лизой о Капитолине. Она рассказала, что в последний раз видела ее 20 июня в Бресте. Она ехала на экскурсию в Минск. Больше они не встречались.
Десять девушек, девятнадцатилетних комсомолок, студенток третьего курса Московского областного педагогического института попросили зачислить их в отряд. Семь из них окончили школу снайперов при ОСОАВИАХИМе, а три – курсы радисток. Это были ценные военные специальности, и я не стал возражать. Лизе я предложил должность старшей поварихи, она рассмеялась и согласилась.
Среди освобожденных красноармейцев оказалось 19 артиллеристов – один капитан, один лейтенант, два старшины и семь сержантов. Капитану Игнатию Валерьевичу Сарычеву, подтянутому, с виду угрюмому человеку лет 30-ти, я поручил проверить территорию полка на предмет наличия исправных орудий и автомашин. В нашем отряде он стал начальником артиллерии.
Нашлись в строю и летчики: четыре лейтенанта и капитан, начальник штаба авиационного полка капитан Левин. Семерым авиационным техникам-механикам я поручил наладить две автомашины ЗИС, которые мы обнаружили за развалинами казарм, и две полуторки, стоявшие в кювете за штабом.