Огненные Купола
Шрифт:
– Потому что они нарушают один из основных принципов тамульской культуры, – пояснил Кааладор. – Это ведь наемные убийцы, и они не раскланиваются и не расшаркиваются перед своими жертвами, прежде чем перерезать им горло. Тамульцы просто помешаны на вежливости. Они вовсе не против того, чтобы кто-нибудь резал благородных господ за плату. Им не по душе грубость. – Кааладор покачал головой. – Вот почему тамульских воров так часто ловят и обезглавливают. Им кажется невежливым удирать, когда их застукали.
– Невероятно, – пробормотал Телэн. – Стрейджен, это еще хуже, чем
– Я ведь предупреждал вас, друзья мои, чтобы вы в Материоне не надеялись на слишком многое, – напомнил Кааладор.
– А что, прочие гильдии боятся убийц? – спросил Стрейджен.
– Еще как! – ответил Кааладор.
– Тогда с них и начнем. Как местные воры относятся к императору?
– С трепетом, само собой, и обожанием, которое граничит с откровенным обожествлением.
– Отлично. Свяжись с гильдией убийц. Когда Телэн передаст тебе от меня весточку, пусть головорезы схватят тех, кто возглавляет другие гильдии, и доставят во дворец.
– Чегой-то ты там замышляешь, дружочек?
– Я поговорю с императором и попробую убедить его произнести речь перед нашими Материонскими братьями, – пожал плечами Стрейджен.
– Ты, случаем, не спятил?
– Конечно нет. Тамульцы беспрекословно подчиняются традициям, и одна из традиций состоит в том, что император может на время отменить любую традицию.
– Ты понимаешь, к чему он клонит? – обратился Кааладор к Телэну.
– Я отстал от его мысли на последнем крутом повороте.
– Дай-ка я попробую пересказать твою идею своими словами, – сказал Кааладор светловолосому талесийцу. – Ты намерен нарушить все известные обычаи преступного мира в Материоне, приказав убийцам похитить главарей других гильдий.
– Верно, – кивнул Стрейджен.
– Далее, ты собираешься доставить их всех в императорскую резиденцию, куда вход им категорически запрещен.
– Верно.
– Затем ты хочешь упросить императора произнести речь перед людьми, о существовании которых он даже не должен подозревать.
– Примерно это и было у меня на уме.
– И император должен приказать им презреть освященную веками традицию и начать работать вместе?
– По-твоему, с этим будут какие-то трудности?
– Ну что ты, что ты. Я только хотел убедиться, что правильно понял тебя, вот и все.
– Так значит, все в порядке, старина? – осведомился Стрейджен. – Тогда я пойду поговорю с императором.
Сефрения вздохнула.
– Ты несносен, как ребенок, – сказала она. У Саллы глаза полезли на лоб.
– Как ты смеешь? – почти взвизгнул он. Лицо стирикского старейшины побелело.
– Ты забываешься, старейшина Салла, – заметил разъяренному стирику Заласта. – Советник Сефрения говорит от имени Тысячи. Или ты откажешься подчиниться решению Тысячи? И богов, которых она представляет?
– Тысяча заблуждается! – вспыхнул Салла. – Не может быть никаких соглашений между стириками и свиноедами!
– Это решать Тысяче, – твердым, как кремень, голосом сказал Заласта.
– Вспомните, что творят с нами эти эленийские варвары! – воскликнул Салла, задыхаясь от бешенства.
– Ты всю жизнь прожил в стирикском квартале Материона, старейшина Салла, – сказал Заласта. – Ты, наверное, ни разу в жизни и не видел эленийца.
– Я умею читать, Заласта.
– Счастлив это слышать. Впрочем, мы явились сюда не для того, чтобы обсуждать решение Тысячи. Верховная жрица Афраэли известила тебя об этом решении. Нравится оно тебе или нет, а тебе придется его исполнять.
Глаза Саллы наполнились слезами.
– Они убивают нас! – всхлипнул он.
– Для убитого, Салла, ты выглядишь просто великолепно, – заметила Сефрения. – Скажи, это было очень больно?
– Ты знаешь, что я имею в виду, жрица.
– Ах, да, – сказала она, – вечное и утомительное стирикское стремление присвоить себе чужую боль. Кто-то на другом конце земли протыкает ножом стирика, а у тебя идет кровь. Ты сидишь здесь, в Материоне, в роскоши и безопасности, жалеешь себя и втайне мучаешься от зависти, что тебе отказали в праве стать невинной жертвой. Что же, Салла, если тебе так хочется пожертвовать собой, я могу это устроить. – Лепет этого болвана вверг Сефрению в состояние холодной ярости. – Тысяча приняла решение, – жестко сказала она. – Я не обязана объяснять тебе почему, но все же объясню – чтобы ты мог передать это объяснение своей общине. И тебе придется сделать это, Салла. И быть при этом весьма убедительным, иначе мне придется тебя сместить.
– Моя должность пожизненная! – заносчиво заявил он.
– Именно об этом я и говорю, – зловещим тоном пояснила Сефрения.
Салла уставился на нее.
– Ты не посмеешь! – выдохнул он.
– А ты проверь. – Сефрения давно уже мечтала сказать кому-нибудь эту фразу, и теперь обнаружила, что это весьма приятно. – Суть дела вот в чем, Салла, – можешь прервать меня, если я буду говорить слишком быстро для тебя. Эленийцы – варвары, которые ищут повода прикончить всякого стирика, попавшегося им на глаза. Если мы не поможем им в этом кризисе, мы поднесем им искомый повод на бархатной подушечке. Мы поможем им, потому что если мы этого не сделаем, они перебьют всех стириков в Эозии. А ведь мы не хотим, чтобы это случилось, не так ли?
– Но…
– Салла, если я услышу от тебя еще одно «но», я тебя уничтожу. – Сефрения с некоторым изумлением обнаружила, что вести себя по-эленийски очень даже приятно. – Я передала тебе решение Тысячи, а Тысяча говорит от имени богов. Предмет не подлежит обсуждению, так что прекрати ныть и изворачиваться. Ты подчинишься или умрешь. Таков твой выбор, и выбирай побыстрее, потому что я спешу.
Эти слова потрясли даже Заласту. – Твоя богиня жестока, советник Сефрения! – выпалил Салла.
Сефрения ударила его прежде, чем успела подумать, что делает, – ее рука, казалось, двигалась сама по себе. Она воспитывала много поколений пандионцев и знала, как нужно блокировать плечо для удара. У нее вышло гораздо большее, чем обычная оплеуха. Костяшки ее кулака с силой впечатались в подбородок Саллы, и стирик с остекленевшими глазами отлетел назад.