Огненные врата
Шрифт:
В подлеске по прошлогодней листве прыгала большая черная птица и тянула из земли дождевых червей. За птицей прыгал ее выросший птенец, казавшийся крупнее родителя. Сам он червей не искал, но, широко разевая рот, безостановочно пищал.
Навстречу Багрову от школы пятиборья шла какая-то девушка. Он еще не разглядел ее лица, но уже торопливо опустил глаза, безошибочно и мгновенно уловив, что девушка хороша. Зачем подбрасывать своему воображению дрова, которые потом устроят в тебе пожар?
Только когда девушка прошла и осталась далеко позади, Матвей успокоенно поднял голову, радуясь,
Матвей любил Ирку не меньше, чем прежде, но несколько месяцев назад поймал себя на том, что порой, забываясь, с интересом заглядывается и на других. Такая разобщенность тела и духа Матвею в себе совсем не понравилась. Получалось, тела привлекали его отдельно от души, потому что как можно узнать душу той, кто стоит от тебя в трех метрах где-нибудь в метро да и смотрит еще в экран своего телефона?
Надо было или признать, что он животное в стиле мимо пробегающего песика, задирающего лапку на все деревья, или утешаться тем, что с Иркой у него связь душевная, тонкая, важная, а это все так, инстинкты, которые можно себе попустить, потому что они якобы заложены природой. Эту «природу» Багров представлял себе рыхлой особой с морковным носом, волосами из камыша и инстинктом сводни. Если следовать ее зову, любить он будет Ирку, а ножки рассматривать у какой-нибудь Зиночки, у которой на них больше мускульного мяса и живое, гнущееся колено.
Внутри у Багрова все переворачивалось, когда он об этом думал. Это было косвенной изменой Ирке, и Матвей – личность цельная – понимал, что, если перешагнет грань, потом уже не удержится. Получалось, позволишь себе что-то однажды – позволишь все и всегда. С каждым днем он начнет разрешать себе все больше, и это все меньше будет его насыщать, а закончится это тем, что трясущимся и расслабленным стариком он будет торчать у дверей резиденции мрака на Большой Дмитровке и умолять Пуфса дать ему чуть-чуть наслаждений в счет давно заложенного эйдоса.
А такие старики были. Багров многократно их встречал, а уж сколько с ними сталкивались Мефодий с Дафной, много проработавшие у Арея, не укладывалось ни в какую арифметику.
«Я люблю Ирку, а ты ничего не получишь!» – говорил он своему телу.
Однако тело, внешне не сопротивляясь, вело себя как хитрый лакей и постоянно подстраивало ему ловушки.
Вот что Мамзелькина называла «играть на гармошке».
Ирка не ошиблась, спеша на призывные автомобильные гудки. Отделенный от нее металлической оградой Сокольников, Матвей Багров вылезал из Бабаниной машины, на которой заезжал за продуктами после занятий с Дашей. Это был праворульный японский микроавтобус с подъемником, втягивающим коляску. Ирке машина казалась похожей на бочку Диогена – такая же пузатая.
– Забегалл Замучевич Усталкин? – крикнула Ирка в просвет между прутьями.
– Хуже. Всенадоел Потебесоскучиков Магазинбегов! – отвечал Багров.
Это была их внутренняя игра с несуществующими именами.
– Чего так долго?
– Да все ваш автобус! Скрипит и еле тащится! Бензин небось левый залили! –
У Ирки была другая гипотеза.
– А с ручника ты его снял?
Матвей смутился, потому что Ирка, как всегда, угадала. Права он получил всего два месяца назад и теперь изредка одалживал автобус у Бабани, когда нужно было куда-нибудь отвезти Ирку. Последние же недели получалось, что микроавтобус вообще стоял у них, прочно забыв обратную дорогу к Бабане.
– Тебе не тяжело без машины? – спросила у нее недавно Ирка.
– Что ты, что ты! Гораздо лучше! – очень горячо и убежденно ответила Бабаня.
И тут же начала развивать теорию, что сейчас она больше двигается и вообще у нее вырабатывается троллейбусное осознание Москвы. Она только сейчас узнала, что, оказывается, всю Москву можно пересечь на трех трамваях или троллейбусах, получив от этого огромное удовольствие.
– А как же ты шитье свое возишь? – подозрительно спросила Ирка.
Она знала, что один занавес может весить килограммов сто. А всякие костюмы менестрелей и громадные бальные платья для массовок – вообще неподъемный груз.
– Ну, когда очень надо, мне выделяют транспорт из театра… Видела бы ты водителя! Вот такой вот великанище! Широкая душа! Природное благородство! – с восторгом сказала Бабаня.
Ирку жертвенность Бабани пугала. Она видела, что Бабане самой для себя жить неинтересно. Она живет только для нее. Наверное, в этом и состоит суть любви – сгорая самой, обогревать других. Если бы свеча не горела, что бы такое она была? Желтая липкая палочка с торчащей из нее ниткой.
Матвей перекинул через ограду два продуктовых пакета. Заехать в парк, как это делала поливальная машина, он не мог. Охрана не пропустила бы его через шлагбаум.
– Покараулишь сумки? Только машину в ближайшем дворе припаркую! – крикнул он Ирке.
– Покараулю то, что от них останется, – пообещала Ирка. – Ты вскормил огромную мышь.
Чтобы слова не расходились с делом, она проковыряла в пакете дыру и выудила сыр-косичку. Ирке вспомнилось, как среди зимы, когда они только переехали, Матвей пригласил Бэтлу, Дафну и Эссиорха на борщ, который, как оказалось, никто не приготовил. Сколько было шуток по этому поводу. «Ну кто тут главный борщевик? Ирка, почему ты ничего не наборщила? Я-то борщу, а ты перебарщиваешь!» – кричала Дафна.
Ирка засмеялась. Расплетая сыр-косичку, она наблюдала, как Багров разворачивается на узенькой улочке. Разворачивался он, мягко скажем, не блестяще. Возможно, потому, что учился на левом руле и на убитых «Жигулях», а потом сразу пересел на высоченную праворульку с коробкой-автоматом. Ирка смотрела и ощущала, что любит все, что делает Матвей, каждое его движение, включая даже и то, что выходит у него средненько.
Ей было хорошо с Матвеем эти полгода, несмотря даже на то, что на свои ноги она старалась не смотреть. Вообще Ирка жалела иногда, что они у нее есть. Болтается что-то такое длинное, ненужное, мешающееся. Лучше бы ампутированные обрубки. Она иногда встречала ампутантов на спортивной площадке Сокольников и видела, как ловко они перебрасывают свое укороченное тело через всевозможные препятствия.