Огненные врата

Емец Дмитрий Александрович

Родители стояли рядом и, вдыхая жареную пыль, воевали за внимание единственного сына. Они были смешные, даже локтями толкались, споря, кому говорить первым. Зозо уступила. Игорь Буслаев, увлекаясь, толкнул речь, что собирается играть на бирже и даже купил самоучитель, как стать миллионером за сто дней. Вот только мать – ужасная недалекая женщина! – отказывается продавать квартиру, а без стартового капитала не развернуться! Меф слушал его сочувственно. Он знал, что папа Игорь не то чтобы фантазер, но в деталях бывает приблизителен. То есть если И-Бу (Игорь Буслаев)

скажет, что встретил в лесу бешеного волка, то волка-то он, может, и не встречал, но в парке гулял точно.

Меф поглядывал на отца и мать и ощущал, что постепенно меняется с ними местами. Лет через десять он, возможно, станет родителем собственных родителей. Ну, если его не обезглавят.

Удачно отодвинув мужа плечом, Зозо стала рассказывать про новый театр, в котором они вчера побывали. Игорь Буслаев поддакивал и влезал с общекультурными замечаниями, которые большей частью касались работы буфета.

– Знаешь, сколько там стоит бутерброд с красной рыбой?.. Заветрившийся, без масла?

– Мешок золота, – сказал Меф, догадавшийся, в какую игру хочет поиграть отец.

– Ну чуть меньше, конечно… – неохотно признал Буслаев-старший, которому не удалось поужасаться. – А ведь в очереди стоят – прямо давятся!.. Дешевле с собой пронести и в туалете съесть!..

Зозо поморщилась. Заявленной ценностью жизни для нее была культура. При слове «театр» ее глаза закатывались. Все удовольствия она получала по галочке. На популярную постановку сходила – галочка, на выставку выбралась – галочка, модную книгу прочитала – внутренний бонус. Про «нравится – не нравится» Зозо обычно не задумывалась, поскольку на галочку они не влияли.

Малокультурность мужа ее крайне угнетала. «Хорошо еще, – думала она, – что он успокоился и, кроме бреда с биржей, ничем не грезит». А муж не успокоился. Просто его корабль попал в штиль, алые паруса выцвели от солнца. Капитан Грей сидел на корме, ел жареную сельдь и поплевывал в море.

Странных людей порой скрепляет стрелами купидон.

Мефодий огляделся. Без Эди комната казалась пугающе просторной. Исчезло все: штанга с запыленными блинами, имевшая привычку совершать внезапные вылазки и отдавливать пальцы на ногах, шкаф со всеми вещами и три десятка единиц ненужной бытовой техники. От сгинувшего дивана осталось четыре светлых пятна на ламинате.

– Без Эди как-то не того! С ним лучше было, – заметил Меф.

Папа Игорь засмеялся. Он счел это шуткой. Но его сын не шутил. Родная однокомнатная, в которой не ходил, почесывая животик, разговорчивый Э. Хаврон, казалась ему неправильной.

Зима у Эди выдалась насыщенной. После женитьбы он решил начать жизнь с чистого листа. Ушел из кафе, ощущая, что Аня не слишком довольна его беготней с подносом. Устроился через знакомого в ночную охрану торгового центра. Поначалу работа ему нравилась. Никто не дергает. Обязанностей – сидеть у монитора и трижды за ночь обходить склад, проверяя сохранность пломб. Всю ночь Эдя читал. Но постепенно начал ощущать отупение. Все с большим удовольствием играл с напарником в карты

и смотрел телевизор. Все чаще пользовался припрятанной в бытовке раскладушкой. Число прочитанных страниц все сокращалось. Количество просмотренных телепрограмм все увеличивалось.

Наконец Эдя не выдержал, уволился и вместе с Аней в конце апреля удрал на дачу.

– Эдя теперь мыслитель с пузиком. Не такая уж редкая разновидность. Живет в подмосковной деревне, где на одного местного десять дачников, завел курицу и вечерами курит на крыльце трубку. Говорит, без трубки там слишком свежий воздух, – ехидно сказал Игорь Буслаев.

Вообразить себе дядю с трубкой у Мефа не получилось. Вместо него представлялся писатель Эрнест Хемингуэй, который грустно звонил по кому-то в колокол.

– А где Дашенька? – сладко спросил папа Игорь.

«Ну вот! Вспомнил!» – подумал Меф со звериной тоской. Полчаса с родителями, а он уже задыхался. Вслух же хмуро спросил:

– Какая еще Дашенька?

– Ну девушка, с которой ты приходил. Очень милая!

– Она на небе, – брякнул Меф.

Зозо уронила в кипяток ложку, которой она размешивала пельмени.

– Как это на небе? – всполошилась она.

– Я пошутил. Мы расстались, – пояснил Меф.

Игорь Буслаев с облегчением перевел дух.

– Уф! Ну и юмор у тебя!.. Ну, может, еще помиритесь. Это единственная девушка, от которой твоя мама хотела бы иметь внуков!

Меф быстро оглянулся на смутившуюся мать и понял, что тема, похоже, не раз поднималась на кухонных диспутах.

– Все, пошел я! Экзамен у меня! – с усилием соврал Мефодий.

Он уже понял, что приходить к родителям было ошибкой. Вместо того чтобы лить на раны сына масло, они обрабатывали их серной кислотой. Меф схватил со стола ненужную ему тетрадь с подготовительных курсов, чтобы казалось, что он приходил за ней, и отступил в коридор.

– А пельмени? – крикнула Зозо.

– В другой раз! – ответил Меф уже с лестницы.

Родители обиделись. Обиженный папа Игорь на прощание крикнул в лестничный пролет очень мудрую фразу, много объяснившую Мефу в самом себе:

– Это у меня характер. А у тебя НДРАВ!

Этажей через шесть Меф остановился и долго бодал лбом оштукатуренную стену. Нет, оно понятно! «Любить близких надо такими, какие они есть, не ставя им условий, какими они должны быть, чтобы мы их любили», – передразнил он, вспомнив слова Дафны. Но как же это дико сложно!

Он вышел на улицу и по асфальтовой дорожке зашагал к метро. Во времена его детства девчонок не пускали одних вдоль глухого бетонного забора. Теперь забор давно исчез, сама же дорожка превратилась в восточный базар. Пестро одетые женщины продавали кто вишни, кто помидоры, кто веники. Если кому-то нечего было продавать, он вываливал перед собой ведерко лука или выкладывал на газетку десяток катушек с нитками. Главное тут было просто сидеть под солнцем, громко перекрикиваясь с соседями. Меф шагал между двумя рядами торговцев и ощущал, что окончательно запутался и в стремительно меняющемся городе, и в самом себе.