Огненные врата
Шрифт:
Меф не миновал еще учебного корпуса, когда затылком ощутил слежку. Сработало прежнее, еще на Большой Дмитровке выработанное чувство. Следили не суккуб и не комиссионер – этих и не заметишь. При необходимости они могут стать мельче пылинки, а то и вовсе скрыться под мороком. И не страж – здесь Меф полагался на свою интуицию. Следить мог только человек.
«Прасковья? – прикинул он. – Нет, она не стала бы красться. Если уж следила бы, то на танке или на двухэтажном автобусе!»
Меф остановился рядом с машиной и притворился, что завязывает шнурок. Сам же осторожно скосил глаза в автомобильное зеркальце. Мимо текла обычная для Москвы река людей и всяческих
Меф повернулся, неторопливо вышел на одну из некрупных улочек и зашагал мимо обклеенного афишами забора стройки. Рабочие оказались с юмором. Чтобы провести нужный им фонарь, они пропустили провод прямо через просверленную ноздрю красовавшегося на афише певца. Дойдя до этого места, которое было как раз на повороте, Меф подпрыгнул, ухватился за край высокого забора и, наступив певцу на нос, мгновенно перебросил свое тело на другую сторону.
Стройка велась неактивно. Внутри вырытого под гаражи котлована ворочался маленький рыжий трактор. В поставленных друг на друга вагончиках угадывалась уютная и неспешная жизнь. Пахло супом. Играла переливчатая восточная музыка, похожая на волны мелкого моря. За деревянными перильцами стоял молодой смуглый таджик и, почесывая одной босой ногой другую, вешал на веревку белье.
Громадный, этажей в тридцать, дом нависал над Мефом. Буслаев расслабился. Он считал, что перемахнул через забор быстро. Пусть угадывают теперь, куда он подевался. Больше не думая о слежке, Буслаев неспешно зашагал по осыпающемуся краю котлована. Наклонился, поднял плоский камень и блинчиком пустил его по склону.
Глядя на срез земли, он размышлял, как странно все устроено. Деревья, трава, норы животных, ходы дождевых червей – это лишь поверхность планеты. От силы полметра, в самых плодородных местах – чуть больше метра. А дальше начинаются пески и глины, в которых ничего живого практически нет. Здесь в котловане эта тонко настроенная уникальность жизни ясно бросалась в глаза.
Меф лег на песок там, где он был посуше, задрал голову и стал смотреть на небо. От дома отделилась точка. Буслаев с удивлением наблюдал, как, постепенно увеличиваясь, она приближается к нему. Реакция, на которую Меф никогда не жаловался, раньше даже, чем сработала мысль, пружиной отбросила тело в сторону. Буслаев почувствовал, как дрогнула земля, и вскочил, готовый к чему угодно.
Бочка, огромная, не сплющившаяся от удара, медленно катилась по скату котлована. От бочки пахло копотью. Кажется, раньше в ней жгли мусор. Меф задрал голову. Дом заливало безмятежное солнце. Трактор все так же ворочался внизу, маленький, как жук. Молодой таджик закончил вешать белье и ушел в вагончик.
«Кто-то хотел меня прикончить. Или предупредить!» – подумал Меф. Попасть сверху бочкой было сложно, хотя с задачей почти справились.
Буслаев рванулся и побежал. Лавировал между деревьями, перебегал дорогу в потоке машин, перемахивал трехметровые, с декоративными пиками заборы, взлетал на гаражи и с перекатом спрыгивал на щебень. Меф был уверен: ни одному человеку за ним не угнаться. Разве что паркуристу с большой практикой, но его Буслаев обогнал бы на открытых участках, пролетая их стремительнее молодого оленя. Паркур паркуром, но и голая физуха стоит немало. Арей очень ее уважал. «Рубка на мечах дело хорошее, но, чтобы пристукнуть отличного бегуна, его надо еще догнать. А он ведь и ножи иногда кидает», – говаривал он в похожих случаях.
Десять минут спустя Меф скатился с влажной горы на территорию горнолыжной базы.
Оглядываться он не стал – был уверен, что оторвался. Набережная казалась пустынной. Несколько велосипедистов и убегающий от инфаркта пенсионер в счет не шли. Равно как не шел в расчет и удвоенной противности суккуб – длинный, полуголый, мокроротый, который, катаясь на роликах по набережной, приставал к людям, повисал у них на шее и целовал, призывая их укреплять семейные ценности, быть патриотом своей родины и стройными рядами вливаться в океан света. Суккуба с омерзением отталкивали и долго чистились потом от его влажных ручек и кислой слюны.
Посылать таких суккубов по городу было новой задумкой Зигги Пуфса. Человек – странное существо. Если он услышит правильную вещь от неприятного человека – шута, клоуна, пошляка, – он легко может возненавидеть эту вещь или мысль, даже если прежде ее разделял. Вот умный Пуфс и посылал суккубов палками сгонять всех к свету, причем намеренно выбирал для этого тех суккубов, что попротивнее.
В другое время Меф забыл бы в груди у суккуба катар Арея, но сейчас не готов был за ним гоняться. Да и притом ролики давали суккубу явное преимущество в скорости.
У мостика щебетала маниловски настроенная парочка:
– Ты меня полюлю, и я тебя полюлю! Ты меня полюбэ и я тебя полюбэ! Скажи, сюся, ты меня люлю?
– Да скажи ты ей «люлю»! Не жмись! – громко посоветовал Меф и быстро зашагал по мосту.
Вслед ему сердито бросили палочку от мороженого и назвали бритоголовым. Меф, у которого волосы доходили до середины лопаток, крякнул от изумления. Он шел, поглядывая вниз, на реку. Воду у берегов покрывала коричневатая пена.
Что-то заставило Мефа обернуться. Случилось это, когда незнакомец, вынырнувший из кустарника, шагнул на мост. Когда Меф остановился, остановился и он. Оба как-то сразу почувствовали, что встреча состоялась. Дальше можно не скрываться.
Их разделяло метров сорок. Слишком большое расстояние, чтобы заглянуть друг другу в глаза, но достаточное, чтобы разглядеть главное. Меф понял, что он не ошибся. Следивший за ним был человек, а не страж.
Еще он увидел, что его противник молод, крепок и вынослив. Не страдает от жары, хотя на нем свитер, под которым, скорее всего, скрывается легкая кольчуга. Не запыхался от быстрого бега. Это видно по уверенным, несуетливым движениям.
Меф сунул руку в наплечную сумку. Нашарил рукоять катара, но доставать не стал. Конечно, от меча пользы было бы больше, но и катар, если толково его использовать, может сделать жизнь соперника короткой. Незнакомец стоял у начала моста, не пытаясь приблизиться. Левую руку он козырьком держал у глаз. Ощущалось, что глаза у него болят и слезятся от солнца, хотя оно не было таким уж ярким.
«Чего это он?» – с недоумением подумал Меф. Он знал эту особенность только за выходцами из Тартара, да и то лишь в первые месяцы нахождения в человеческом мире.
Не двигался и Буслаев. Сюсюкающая парочка продолжала щебетать на берегу, изредка с беспокойством поглядывая на Мефа и его странного приятеля. Наконец парочке стало неуютно. Она снялась с места и короткими перебежками, от лавочки к лавочке и от поцелуйчика к поцелуйчику, покатилась по набережной к причалу речных трамвайчиков.