Огненный дождь
Шрифт:
– Задержать? – одними губами спросил Богдан, сообразительный и скороумный. – Я пошлю пару…
– Стоять! – страшным шёпотом запретил ему сотник. – Божий Суд!.. А впрочем… Стрелами – по окнам! Прикроем её!
Ударили быстро и так плотно, что если кто и пытался выбить женщину, просто не смог подойти к окну. А потом… Потом она подошла – очень близко, шагов на пять к дому. И, широко размахнувшись, бросила факел на крышу…
Огонь не загорелся. Солома, покрывавшая крышу, отсырела и пламя лишь лениво лизало её, иногда опаляя, но не зажигая. И лишаясь последней пищи, медленно затухая…
– Сотня! – скомандовал Ярослав, убедившись, что факел не запалит дом. – Сотня, зажигательными – бей!
Сотни здесь, конечно,
Когда же в крышу, пусть даже сырую, втыкаются сотни стрел разом или через короткий промежуток, когда некоторая часть из них влетает случайно или по умыслу в дом, втыкается в стены и стропила, пожара не избежать. Обязательно найдётся место или веточка, или пучок соломы достаточно сухой, чтобы вспыхнуть жарко и – подсушить своим огнём соседние… Крыша занялась в течении пяти минут – сначала накрыв площадь густым столбом чёрного дыма, потом выбросив вверх клубы белого… Закончилось всё ярым пламенем, которое выбросилось сначала из-под крыши, потом подхватилось и из окна… Пытавшихся выбраться из пылающего дома выбили стрелами и взяли в мечи воины Яросвета – даже в панике предатели бросились через задворки…
Суровый и страшный, весь в копоти Ярослав медленно снял шлем, против сердца сотворил оберегающий знак.
– Род, твоей волей! – сказал тихо…
6. Ярослав и его сотня. Торонтон. 23 день месяца Серпеня.
Бой закончился настолько быстро, что не успели даже ярость потратить. К радости Ярослава, малы были и потери. Трое раненных, из которых только Жароок серьёзно. Да и то, несмотря на все его вопли, Тилла рану уже залечила и какой-то вонючей, белесой гадостью сверху смазала. Чтобы не гноилась. Яросвет, который всё и всегда видел и знал, над самым ухом раненного приятеля вещал, что это – дерьмо паучиное, его иначе паутиной зовут. Мол, Тилла его прямо из задницы выковыривает… Тилла злилась, в голос огрызалась… Но терпела. Не до того было – только-только дорвавшись до работы, она изо всех сил старалась доказать свою полезность и нужность. То, что двое из троих – кроме Жароока, то есть, сразу сели в седло, в общем-то говорило о том, что ей это удалось… Впрочем, настроение лишь поначалу было радужным. Злыдень, догнавший сотню лишь теперь, после боя, принёс весть о том, что в доме нашёл голых и мёртвых базиликанского солдата и торингскую девку. Оба убиты жестоко. Стариковым посохом, если он хоть что-то в оружии понимает. Ещё – воины доносили, что во многих домах более ни души. Только те женщины, что и через час молча стояли одной мрачной массой подле догорающего дома. А домов – много, почти пять десятков. Это ж если как у них – две-три сотни людей должны быть! И скотина! Вон какие дворы богатые! Пусто в них теперь…
Сам Ромуальд, про которого говорили шёпотом и чаще всего с искорками восторга в голосах, пришёл на площадь ближе к мигу, когда Коло перешло зенит. Мрачный, ещё больше иссохший и поседевший. Если такое возможно с человеком, который уже сед волосом и худ телом и ликом. Он молча, не заговаривая, прошёл мимо воинов, подошёл к бабам и несколько минут просто смотрел на огонь. Потом что-то коротко спросил и ему хором ответили. Слышно, впрочем, не было. И расстояние немалое, и ветер в ту сторону. Да и говорили тихо… Старик довольно долго говорил, что-то доказывал, убеждал кажется… Потом загалдели женщины. Именно загалдели – перебивая друг друга, высокими голосами, иногда кто-то визжал. Послышался плач…
– Чего они там? – помрачнев, спросил Яросвет.
– Не ведаю! – пожал плечами сотник. – Далеко… Да ты не волнуйся! Что бы ни решили, всё нам скажут! Вон, уже идут!
Шли трое: мрачный Ромуальд, следом – те две женщины-поджигательницы, старая и молодая. У обоих – заплаканные, но решительные лица.
– Началось! – предрёк Яросвет. – Ну, сотник, ты как хошь, а я – в кусты! У меня конь с утра не поен!
– Яросвет! – нервно сказал Ярослав. – Стой!
– Конь превыше всего! – уже издалека, заглушаемый громом копыт, донёсся голос побратима…
– Здрав буди, Ромуальд! – мрачно сказал сотник, оставаясь в седле. – Что ты такой грустный? Твоя деревня свободна. И род не прервётся, как я слышал… Внук здоров?
– Здоров… телом! – тихо ответил старик. – Кто ведает, что сталось с его душой?! А впрочем… Я к тебе по делу, сотник Ярослав!
– Догадываюсь! – кивнул тот. – А это – выборные от жителей?
– Да… от жителей! – трудно ответил Ромуальд. – По правде, я убеждал их, что ты не можешь… они не хотят и слушать. Пойми их, они натерпелись такого, что и врагу пожелать не хочется! Даже тем, кто это сотворил!
– Я видел! – кивнул Ярослав. – Ненависть глубоко укоренилась в их душах, благо что и пищи для неё довольно… Они хотят, чтобы мы отомстили за них? Скажи – отомстим. Уже скоро!
– Я – Лаора, жена… вдова Торстона Коротышки. У меня были две дочери, три внука и внучка. Они все – мертвы. Их убили не базиликанцы, те лишь грабили и насиловали, их убили наши соседи из Рыжих Камней. И твоих людей ранили рыжекаменские. Отомсти! Убей их! Убей их всех и сожги деревню!
– Постой, я не могу! – растерянно пробормотал Ярослав, смятый этим натиском в один миг. – Это – торингская деревня, она во власти вашего императора и лишь он может…
– Я – Бирута, вдова Ликина Меткого. – молодой легче далось прозвание вдовой. – Мой муж погиб в начале боя, его подняли на копья. Мой ребёнок никогда уже не родится – я выкинула после того, как меня изнасиловали. Он молит тебя о мщении, гардар! А если тебе мало нашей мольбы, мы заплатим… У нас мало что осталось… Почти ничего. Кроме нас. Мы заплатим собой. Вы ведь воины, вам нужны женщины!
Её глаза наверное когда-то были красивы – огромные, похожие на озёра голубые глаза, укрытые под длинными ресницами. Сейчас в них ярым пламенем полыхало безумие. И оно лишь ярче разгорелось, когда Бирута лихорадочно начала срывать с себя те лохмотья, что были её одеждой. Обнажилось порядком исхудавшее, но когда-то крепкое и сочное тело, грудь же и сейчас была полна и красива. Только в синяках и ссадинах…
Видимо, Ярослав, а может – кто-то из десятников за его спиной слишком откровенно зацепился взглядом за один из этих синяков. Бирута не смутилась, но улыбнулась:
– Я грязная для тебя, воин?.. Я отмоюсь, клянусь! Мы будем чистые, как в первую брачную ночь! Мы все готовы заплатить. За смерть! Сначала – сожгите Рыжие Камни, убейте там всех. Потом – берите нас. И делайте, что хотите! Ну, что же вы, воины?!
Ярослав резко обернулся в седле, цепким взором поймал лица воинов… Нет, он не зря более года – с тех пор, как стал сотником, лично проверял каждого дружинника. Ни один не ухмылялся, а похоть, если и была – загнал куда поглубже. Зато ярости хватало. Кто-то уже требовал идти на эту деревню. Их – сотня, они и впрямь сотрут её с лица земли!
– Прости, краса! – тихо сказал он, заворачивая коня. – Не могу… Мы не можем жечь торингскую деревню, наш князь скарает нас всех за глотки! Прости…
– Хорошо, вам не нужны мы! – отчаянно выкрикнула доселе молчавшая старшая, Лаора. – Но золото, золото вам нужно? Мы отдаём себя вам в рабство! Вы можете нас продать и получить много денег. Мы – здоровые, крепкие, можем иметь здоровых детей… Ну же, соглашайтесь! Мы прямо сейчас подпишем всё, что требуется! Отомстите же за нас!
– Сотня, за мной! – искажённым голосом приказал Ярослав. И, чуть не сшибив конём Ромуальда, стоявшего подле, пустил того в намёт. Прочь из деревни, пока не пересилила ярость, прочь!