Огненный дождь
Шрифт:
– Погоди, сотник! – прервал его Яросвет. – Ты у нас весь прямой, как стрела… понимаю! Но зачем рисковать молодцами лишний раз? У нас – заложники, оставленные в живых твоей милостивой волей! Вели…
– Ждан, трибуна сюда! – рявкнул Ярослав, не дослушав. Подумал, и уже в спину пустившему коня намётом Ждана добавил – Всех тащи!
Ждан справился быстро, а пока справлялся, дружина из походного строя спешно переходила к боевому. Впереди – наконечник, лучшие воины на свежих конях, по бокам, обороняя волокуши с раненными – остальные. В конце – живой щит. Ещё два десятка лучших, во главе с Трегубом. Тут уж не до выбора было:
Медленно, кони шли почти шагом, дружина приблизилась к деревне. Люди стояли теми же плотными рядами и теперь было заметно – мужчин, в основном молодых, и впрямь слишком много. А за спинами первых трёх рядов, небрежно замаскированные, стоят поперёк дороги возы. Так просто, с наскоку, эту баррикаду не преодолеешь. Да и неизвестно, какие ещё сюрпризы заготовили базиликанцы.
Ярослав остановил своего Лешака лишь в десяти шагах от первого ряда. Прямой, напряжённый, злой, он выглядел наверное устрашающе… Крестьяне не испугались. Теперь, с десяти шагов, сотник без особой ошибки мог различить, кто здесь и впрямь на земле работает, а кто более привычен к мечу да пилуму. Кто носит пилос, а кто – шлем с бронзовым оголовьем… Соотношение было примерно равное, впереди стояли как раз таки настоящие крестьяне. Деревенщина, мясо для гардарских мечей… А потом в дело вступят акриты и сомнут смешавшую ряды конницу!
– Дорогу! – тяжело сказал Ярослав, нагоняя злость перед боем. Устал, так просто не вспыхнешь яростью.
Молчание в ответ. Тяжелое сопение, кто-то почесался, за плетнём, не удержался – рыгнул засадник…
– Дорогу, иначе проложим силой! – Ярослав медленно и красиво, намеренно красиво поднял вверх руку с тяжёлой, огромной и страшной секирой. Лезвие до конца не отчистилось, на острие и обушке вдосталь было тёмных кровавых комков, были и мозги, волосы… Как чувствовал ведь, когда поленился очищать! Позади, слышно было, звонко покинули ножны мечи дружинников.
И опять – в ответ ни звука. Где-то заплакал малый ребёнок – холодно, замёрз, на его мать тут же тихо цыкнули и видно было, как тёмная тень метнулась к дому.
– Хорошо же! – Ярославу нелегко давались базиликанские слова, но угрозу в голосе переводить и не надо было. – Раз вы так… Акрита ко мне!
Пленников уже подтащили поближе, чуть ли не за первые ряды, и как было договорено заранее, вперёд вытащили на аркане одного из тех, что попроще. Его узнали – видно не раз бывал в деревне, в задних рядах послышался женский крик, затем – рыдание. Крестьяне заволновались!
– Вы знаете его! – громко сказал сотник. – Гляжу, раз бабы рыдают – неплохо знаете! Может, уже и детвора голопузая от его семени по улицам бегает! Попрощайтесь… Не освободите дорогу, принесу его в жертву нашим богам! Перуну!
– А если и потом не освободим? – спросил молодой крестьянин, а скорее – акрит, стоявший на возу.
– Тогда – вспорем глотку следующему. Потом – ещё одному. Последним умрёт трибун!
– Трибун Цестий жив? – молодец явно был из вожаков, а скорее – военоначальников, ибо разговаривал самолично, а местный староста ему не противился.
– Жив… пока что! – резко ответил Ярослав. – Явить лик, чтобы поверил?
Нет, не требовалось… Поверил. Но может быть ещё упирался бы, кабы не очнулись наконец молодцы Бреха. Но – голосисто зазвучало било на вышке, потом распахнулись ворота и полусотня Бреха – все сплошь на конях – выметнулась наружу. Оказавшиеся меж двух огней акриты – воины опытные – предпочли не связываться. Слышно было, как тот самый молодой «геомор» отдал приказ и возы начали растаскивать. С ворчанием, руганью даже, но – растаскивать! Ярослав пустил своего коня вперёд, не дожидаясь завершения работ.
Геоморы и акриты расступались нехотя. Яростные, полные ненависти взгляды хлестали, словно стрелы. В спину ехавшим последними готовы были сорваться стрелы… Выручил Брех. Его лучники не стали заезжать в село, а полукругом охватили его западную окраину. Слышен был звонкий голос сотника, что приказывал наложить факельные стрелы… почему-то на базиликанском языке. Была зима – это правда. Соломенные крыши отсырели и вряд ли занялись бы… быстро. При определённой доле везения, при терпении и когда зажигательных стрел – вдоволь, можно и сырое дерево зажечь. И сырую солому тоже. Похоже было, геоморы перепугались. А акриты, выживающие только и исключительно благодаря поддержке местного населения, решили не рисковать их расположением. Ни одна стрела, ни один «жёлудь» не ударил в спину пока целую версту весь отряд медленно – волокуши с раненным галопом не повезёшь – продвигался до острога. Бреху Ярослав сказал лишь одну фразу – мрачным, полным унижения и ярости голосом:
– Не спрашивай ни о чём!
12.
Ярослав всё же разговорился. Часом спустя, когда сотни зашли под защиту стен Брехова острога, когда раненные были перевязаны и укрыты от холода, когда коней напоили, а людей – накормили горячим…Тогда только он уронил голову на перекрещенные руки и в отчаянии прошептал:
– Всё пропало!
– Что пропало? – не понял Брех, налив ему вторую чарку горячего взвара. – Что вообще случилось? Откуда раненные? И – пленные? Вы в засаду попали никак?
– В засаду! – скривился Ярослав, как от кислой сливы. – Проводник завёл, чтоб ему… Никогда себе не прощу, что его послушал!
– Ну, потери могли быть и больше! – попытался утешить его сотник. – Сколько у вас убитых? Три десятка? А вы скольких завалили?
– Две сотни… почти! – нехотя ответил за Ярослава Трегуб. И жадно, одним огромным глотком высосал всё содержимое чарки. – Ух, крепка у тебя медовуха!
– Да, ничего. – рассеянно сказал Брех, потрясённый. – Две сотни?!
– Расслабился ты что-то, брат-сотник! – сурово сказал Ярослав. – Понимаю, что тяжело. И страшно высовываться… Но у тебя по лесам банды шляются! Гонцов опять же режут, как курей… Распустились!
Ярослав добавил под конец несколько далеко не ласковых слов брех, приняв их на свой счёт, сначала вспыхнул, потом – смертельно побледнел и медленно, словно давая себе самому ещё шанс, повёл рукой к прислонённому о столешницу мечу…
– Оставь, Брех! – вяло и равнодушно остановил его Ярослав. Этого, впрочем, хватило. Что-то такое было в голосе сотника, что отважный Брех не шелохнул рукой более ни на пядь.
– Это он не к тебе! – за Ярослава докончил Трегуб. – Это он – всем! Сдвинулся слегка, после боя! Там такая резня была, скажу тебе брат! Как и выбрались, непонятно!