Огненный крест
Шрифт:
Отслужив молебен у холмика-памятника Ольги Павловны, отец Сергий «разрешает» походить по печальному погосту. Здесь, в буро- красной южно американской земле нашли последнее пристанище и вечный покой католики и православные, буддисты и магометане, иудеи ортодоксальные и язычники индейцы. Больше католических крестов. Русскими откуплено несколько уголков кладбища, где стоят православные восьмиконечные кресты, лежат мраморные плиты – еще незанятых, открытых могил. А рядом полоску земли откупили китайцы. Есть первые китайские захоронения.
– Нет нигде покоя! – говорит отец Сергий. – Всё, как обещано в Священном Писании: всколыхнулись, перемешались народы. Приедут сюда, а местные им говорят: прие-е-хали, а мы вот сами собираемся отсюда бежать...
Напротив старого
– Как скот хоронят людей, – слышится глухое возмущение отца Сергия. – Торжество Сатаны... И так везде. Пришел Сатана и правит миром.
Как ни ворчит отец Сергий на свояка, как ни подтрунивает матушка Ольга над братом, мол, он безбожник и любит поразвлечься, Георгий Григорьевич непременно и каждый день, выкроив «окошко» в гостевании у родственников, стремится показать мне что-нибудь новенькое.
– Разве всё пересмотришь, Коля? Всё это суета сует! говорит мне отец Сергий. – Вот у меня столько книг – таких, что в России вам и не снились. Садитесь, успевайте, читайте, а то с Жоржем только зря время тратите на эти достопримечательности.
Библиотека у четы Гуцаленко богатая. То и дело подкладывают мне том за томом, от которых у меня горят глаза, да только успеваешь перелистать, ознакомиться на бегу и – всё тут. Матушка и церковную библиотеку, что в отдельном домике на территории церковного двора находится, показала. Позволила порыться на пыльных стеллажах. Возьми, мол, себе, что пожелаешь. Желание, конечно, велико! Но знаю, что энное количество книг, чтоб взял в Россию, для меня уже приготовлено и в Каракасе... Роясь в завалах, наткнулся на пожелтевшего от времени «Пугачева» Есенина. Тоненькая книжица на «соломенной» бумаге, изданная в двадцать втором году в Берлине. «Можно взять на память? – Да, да – возьми!»
...Эх, бывало, кто не витийствовал из нас, студентов Литинститута, кто не рокотал в московском общежитском коридоре на Добролюбова 9/11, кто восторженно не читал монолог Хлопуши из есенинского «Пугачева»:
Сумасшедшая, бешеная, кровавая муть! Что ты, смерть или исцеленье калекам? Проведите, проведите меня к нему, Я хочу видеть этого человека...Церковную библиотеку, как и школу при церкви, давно никто не посещает. Нет учеников. А когда-то здесь столько звенело колокольчиками детских голосов. Русских переливистых, счастливых, как во всяком детстве... На классной доске, как бы застывшей во времени, до сих пор – мелом – нестертое арифметическое упражнение, точнее, нерешенная простенькая задача, на которую тихо и мудро смотрят со стен портреты русских классиков: Пушкина, Лермонтова, Тургенева, Достоевского, Крылова, Шевченко, Ломоносова. Именно – в данном порядке. И еще тут же портреты императора Николая Александровича и Великого Князя Константина Константиновича Романова – наставника всех военно-учебных заведений царской России в последний её период, да еще – замечательного поэта, которого ныне помнят в современной России-Союзе тоже немногие.
А дед Жорж, Георгий Григорьевич, непреклонен. Успел свозить меня на место решающей битвы революционного войска Боливара с войском испанским. На месте победной битвы сооружена – к столетней годовщине победы – прекрасная каменная арка своеобразной архитектуры, зеленеет хорошо ухоженный сад, положены гранитные полированные плиты, которые ведут к скульптурной группе воинов, воспроизводящих в камне момент боя. Тут же вечный огонь, могила Неизвестного солдата, возле которой два неподвижных гвардейца в старинных красных мундирах, в высоких головных уборах. Гвардейцы с обнаженными клинками. Почетный караул. Типа нашего поста № 1 возле Ленинского мавзолея.
Невдалеке слышаться воинские команды, оркестр играет бравурные марши. Марширует взвод гвардейцев в старинном, красном. Едет автобус со школьниками. Экскурсия. Всё как у нас. Присмотришься: на тенистых тропинках машут метлами уборщики. Собирают опавший лист.
Но каково гвардейцам, затянутым в толстое сукно старинных мундиров, на этакой современной жарище-пекле!
А сегодня едем в «волосяной порт». Опять горная дорога, подъёмы, спуски, крутые виражи, пока не выезжаем на равнинное побережье Карибского моря. Тихая бухта. Причалы. Суда у причалов под флагами разных стран мира. Когда-то первые европейцы, приплывшие сюда на своих каравеллах, подивились спокойствию вод в бухточке, сказали, мол, тут можно удержать корабль у берега и на конском волосе! С тех пор и «волосяной порт». Да еще подивились европейцы множеству хижин аборигенов, стоявших над водой на укрепленных в дне морском кольях. Кто-то воскликнул: Новая Венеция! Венецуэла!
Старые строения порта в своем первозданном виде. За ними ухаживают, ремонтируют. И они хранят колорит давних времен. Новизна – корабельная пушка на прогулочной набережной, со временная морская торпеда и небольшие ракеты – палубное вооружение какой-нибудь некрупной военно-морской венесуэльской «коробки». И, конечно, как всюду, скульптура Симона Боливара – при его военном камзоле и треуголке на бронзовой или каменной голове.
Неподалеку от порта сверкающий светлым металлом нефтеперегонный завод и тепловая электростанция, работающая на попутном газе. Линии ЛЭП, железные мачты и провода которых устремляются сразу от побережья в горы, а там за перевал, вглубь страны.
Проезжаем большую деревню, по сибирским моим понятиям, поселок городского типа, который раньше, по словам Волкова, «славился» проституцией. Здесь останавливалось на ночлег много водителей грузовых машин. Прекрасная половина деревни активно подрабатывала телом, в то время как мужчины добывали на жизнь, торгуя в многочисленных лавчонках.
Что же нынче? Информации нет... Сведения давней поры.
Выруливаем на прямую дорогу вдоль побережья морского. По обе стороны дороги тянутся культурные плантации кокосовых пальм, которые раньше тоже активно работали на экономику страны, давая немалый доход в казну. С разработкой нефтяных месторождений кокосовая прибыль и вообще прибыль от всех сельхозугодий сегодня решающей роли не играет. В кокосовых рощах пасутся коровы. Занятно, но скорее печально видеть их, худущих, с выступающими мослами, обтянутыми светло-коричневой кожей, с рогами, напоминающими козьи. И все ж ловлю себя на шальной мысли, что не удивился бы сейчас, покажись из-за какой-нибудь пальмы верховая конная фигура нашего окунёвского пастуха Степана Чалкова – с его шутейными прибаутками-выкриками, иль откройся взору вид полевого коровьего стана с его мехдойкой-«ёлочкой», с монотонным стуком бензинового движка, с доярками и белыми молочными флягами, которых дожидается синий трактор «Беларусь» с прицепленной тележкой, изготовлен ной отвезти эти полные фляги на ближний приёмный молочный пункт – завод иль сельскую «молоканку».
Взгрустнув при виде неухоженных, возможно, не очень сытых «меньших братьев», невольно переводишь взор на мелькающие за окном бедные деревеньки – с голопузыми детишками, смуглыми бабами-мулатками, домашней утварью в соседстве с деревянно-камышовыми и картонными хижинами. Зато ближе к морю, под сенью пальм, до которых достает прибой, тянутся опрятные дачные домики. Сюда по выходным приезжают на отдых из Маракая, Валенсии и даже из Каракаса. Можно остановиться не только в дешевом домике, но и взять номер в прибрежном небольшом отеле, где дороже и комфортней.