Огненный лис
Шрифт:
— А куда район подевался?
— Затопили, — спокойно ответил Круг. — При строительстве Кременчугской ГЭС.
— Зато теперь у нас свое море есть, — похвастал Горбатенко. Кременчугское.
— Кто с Левшовым работает? Кто у него в команде? — Задумался Тимур.
— Во-первых, троюродный брат Циркача, так называемый Муля Папич, — сразу же отреагировал Круг. — Типичный интеллигент-«волосатик» — считает себя свободным художником, но работает в баре «Аквариум», чтобы семью прокормить.
— Это хорошо.
— Потом ещё один
— Отличный спортсмен, чемпион, победитель по жизни…
— Еще кто?
— Данила Швец, кличка — Московский. Сын теткиной двоюродной сестры. Трудное детство, мелкие кражи, приводы в милицию… Но по-настоящему не сидел ни разу.
— Понятно, — вздохнул Тимур, немного утомившийся от потока информации:
— Дальше что?
— А то, что в скором времени мы Левшова со всей его семейной мафией прижмем чуток по линии законности и правопорядка. Ему, как бригадиру, очень обидно станет, вот мы и подскажем, как выпутаться.
— Вы имеете в виду икону?
— Да, конечно.
— Ну, что же… Бог нам всем в помощь! — Тимур отвернулся к окну старой «волги» и непроизвольно потер страшный шрам на лице.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Глава 1
«Вагонные споры — последнее дело, когда больше нечего пить. Тудуду-тубиду-туди…»
Истинные меломаны меня поймут. Последняя часть цитаты — это задушевный инструментальный проигрыш, извлеченный некогда из отечественной электрогитары «Аэлита» Андреем Макаревичем, легендой российского рока.
Ни текст, ни музыка с тех пор нисколько не устарели.
И ныне, и присно и во веки веков любой российский мужичок, командированный куда-то по службе или отправившийся в заслуженный отпуск, едва ступив ногой на шаткую площадку вагонного тамбура, сразу же задумывается: а не хлопнуть ли по такому случаю рюмашку-другую?
Дальше — больше. Выпили, закусили… но вот уже внимание переключается на случайных попутчиц и единственное, что не позволяет обычно дорожным романам стремительно достигать кульминации — так это теснота и многолюдность, характерные для наших поездов.
Отечественные плацкартные вагоны, как, впрочем, и пригородные электрички вообще плохо приспособлены для интима. В связи с чем, скучающим пассажирам приходится ограничивать себя задушевными разговорами под водочку, под коньячок или даже под темный от соды, плохо пахнущий чай.
Трое временных обитателей хвостового вагона поезда дальнего следования, на борту которого красовалась эмалированная табличка «Санкт-Петербург-Кременчуг», от среднестатистических российских мужичков ничем не отличались и поначалу вели себя соответственно: глотали водку, спорили, горланили и громко хохотали по поводу и без повода.
Однако, на вторые сутки пути народ несколько притомился, и теплая южную ночь застала большинство пассажиров мирно дремлющими на занятых согласно железнодорожным билетам местах. Вместе с остальными затихли на полках бандит средней руки Тимур Курьев, товарищ Сергей Иванович Круг и Александр Губченко, известный также под кличкой Шурэн.
Окруженная со всех сторон звездами-малявками полная, медная луна бесцеремонно заглядывала через окно вагона. Сквозь прорехи в придорожных кустах мелькали подслеповатыми окнами крытые соломой украинские хаты, а на полузабытых Богом разъездах состав прощупывали острыми лучами фонарей какие-то люди в комбинезонах.
Уже далеко заполночь поезд сбавил ход, качнулся из стороны в сторону и проскочил очередную стрелку. Заскулили протяжно тормоза, после чего вагон, преодолев по инерции несколько десятков метров, замер напротив небольшого, но симпатичного здания вокзала. С улицы послышались голоса, ласкающие слух немногих проснувшихся россиян свежей мягкостью певучего украинского языка.
Курьев оторвал голову от влажной подушки:
— Какая станция?
— Вроде, Ромодан, — отозвался Сергей Иванович. — Еще часа три — и все. Приехали.
— А сейчас сколько?
— Начало третьего. Пятнадцать минут.
— Ох, твою мать! — Заворочался Курьев. — Тянемся по этой чертовой железке, как последнее дерьмо. Вонища вокруг, теснота…
Тимур приподнялся на локтях и вдруг обнаружил какого-то гражданина, примостившегося на краю его постели.
— А ну, пошел вон, петлюровец!
Гражданин от пинка рухнул на пол вагона, но тут же вскочил, как ужаленный, и заголосил:
— Чего ты пхаешь-то? Чего пхаешь?
— Мое место! — Рявкнул Курьев в ответ. — Какого хрена расселся?
— А чего такого-то? Где мне ещё сидеть-то? Все у вас тута занято, а мне домой, до Семеновки, пилить и пилить…
— Ты без билета, что ли?
— Проводник пустил… все так делают.
— Ладно, — смилостивился Тимур. — Садись уж. Только мог бы и разрешения спросить!
— Так я будить не хотел, — виновато признался попутчик. — Вы же спали.
— Это что, называется сном? — Курьев сел на постели и пальцем махнул вдоль вагона:
— Вон тот мудак наверху бздит всю дорогу! Черт его знает, чего налопался? Бабуля рядом рейтузы свои развесила, мне под самый нос. Ни выпить, ни пожрать — тошнить тянет!
— Потерпи маленько, — отозвался со своего места Круг. — В Кременчуге оттянешься.
— Номер приличный, с отдельным душем. Ветчинка, салатики… курорт! Передохнешь недельку. Или, может, поболее.
— А как же Циркач?
— Не гони. Успеется. Мы его пока сами пощупаем. — Сергей Иванович усмехнулся:
— Циркач твой, наверное, сейчас тоже не спит. Закатился с дружками в какой-нибудь кабачок, вроде «Ночной гавани» или «Молодежного», гуляет, касатик, по полной программе… Сдачу у официанток не берет никогда — фасон держит.