Огненный скит.Том 1
Шрифт:
«Может, отче и прав, — подумал он. — Отмолю я свой грех».
Усталый и опустошённый событиями прошедшего дня и ночи, он прилёг в углу на рогожке, но от навязчивых мыслей не мог отрешиться. Перед глазами стояла сторожка, объятая пламенем, слышались крики и глухие удары Одноглазого в дверь.
Глава одиннадцатая
Тайна старца Кирилла
На следующий день, отдохнувший и отоспавшийся, Изот стал думать о том, как сделать крышу или навес над землянкой, чтобы от тепла камелька не таял снег на потолке, иначе будет в помещении сырость, а сырость —
Во второй половине дня небо заголубело, проглянуло солнце, засеребрились снежинки. Изот распахнул кафтан, вдохнул полную грудь морозного воздуха и оглядел окрестности. Вокруг скита припорошённые снегом высились несгоревшие ели. Ветра не было, и они стояли не шелохнувшись, словно в забытьи. Мелькнула меж деревьев белка, сменившая летний наряд на зимний. «Боже, — подумал Изот, — как же хорошо на белом свете, когда каждый живёт своим делом, без пакостей и вредительства».
Солнце ещё стояло над лесом, когда он закончил работу. Отойдя на несколько шагов, долго оглядывал еловый навес и пришёл к мысли, что он сделал его добротно. Какая бы ни была снежная зима, он выдержит тяжесть сугробов.
Войдя в землянку, он ощутил что-то неладное. Нехорошее предчувствие коснулось его. Спал ребенок, причмокивая во сне губами, на своём ложе лежал Кирилл… Старцу было худо. Сильный озноб сотрясал высохшее тело.
— Тебе холодно, отче? — спросил Изот, подойдя к наставнику.
Тот ничего не ответил. Тело его продолжало содрогаться. Изот наклонился к нему. Старец был в забытьи.
Ключник укрыл его своим кафтаном, развёл огонь жарче. Как он ни окликал старца, не смачивал сухие губы влажной тряпицей, Кирилл не приходил в себя.
Всю ночь просидел Изот в изголовье старца, отходя от него лишь затем, чтобы подбросить дров в камелёк да покормить ребёнка.
Лишь перед рассветом озноб прошёл, и Кирилл открыл глаза.
— Отче, — Изот склонился над наставником.
Лицо старца было пергаментно-жёлтым, нос больше заострился, щёки провалились.]Вчера тело и дух были полны энергии, а сегодня силы оставили его.
— Изо-от, — позвал старец. Голос был очень тих, скорее по губам, чем на слух, ключник различил своё имя. — Изо-от, — повторил Кирилл, — затепли какую лучину передо мной. Легче мне будет уйти…
— Отче, о чём ты говоришь!
— Сделай милость…
— У меня есть свечи. Я мигом.
Он бросился в угол, к полке, где лежало около дюжины свечей, которые он нашёл в кладовой. Зажёг одну от камелька, прилепил на глиняный черепок, поставил в изголовье старца.
— Светлее стало, — проронил Кирилл. — А то всё в темноте да темноте.
— Бог даст…
— Не тужи, Изот. — Кирилл не дал ему договорить. — Я давно готовил себя к этому. Только не полагал, что это произойдёт так. Думал, что перед лицом смерти попрощаюсь со всеми, благословлю, попрошу прощения за вольные или невольные прегрешения, а довелось иначе.
Изот выполнил просьбу наставника. Рука была холодна как лед.
— Силы мои на исходе, — проговорил Кирилл. — До солнышка, знать, не доживу… Ночь на улице, сыне?
— Скоро рассветёт.
Кирилл замолчал. Изот подумал, что он впал в забытьё, но ошибся: старец раздумывал, подбирая слова, которые хотел сказать Изоту.
Слабо потрескивали дрова в камельке, тонкая струйка дыма тянулась к потолку. В постели не спал младенец. Он то однообразно тянул: гу-гу-гу, то замолкал, чтобы через минуту снова начать свою непонятную песню.
Кирилл приподнял веки, взглянул на Изота, сидевшего рядом.
— Говори, отче, я слушаю, — подвинулся ближе ключник. — Что скажешь, то исполню.
— Добро. — Кирилл закашлялся.
Изот дал ему воды. Отпив несколько маленьких глотков, Кирилл взглядом попросил убрать черепок и, отдышавшись, сказал:
— Тот барин, которого мы приютили в ските, как ты и говорил, не чист на руку. Никому я не говорил, а верно, зря… Скажи я тогда, может, и не было бы беды… Помнишь, в келье у меня в углу иконостас?
— Как не помнить. Образа письма древнего…
— Вот-вот. За иконами тайничок у меня был… — Кирилл снова закашлялся, схватился за грудь.
— Я слушаю, отче.
— В тайнике том, почитай, со времён протопопа Аввакума хранилась грамотка с письменами. В тех письменах опись сокровищ скитских наших и место указано, где они захоронены.
— Про нашу хранительницу?
— В хранительнице не все сокровища… В далёкие годы на Заячьем острове в Соловках, на мысу, был найден сундук мурманский, а в нём золотых монет и византийских, и шведских, и фряжских и прочих видимо-невидимо, и камней самоцветных много. Откопали его два послушника… И может сим сокровищам и разграбленным быть, но был в монастыре старец Варсонофий, келарь, зело честен и скромен. Когда пошли гонения, он передал этот сундук братии нашей. Так он кочевал, пока не основали наши предки здесь скит, и сундук тот укрыли… И был он оставлен в неприкосновенности на случай мора или другой какой погибели и ни одной деньги оттуда не было взято.
— Я слышал это предание.
— Это не предание, а сущая быль.
— Так где ж тот сундук. Я его не видел.
— И не мог видеть. Он замурован в полу хранительницы.
— И барин похитил грамоту сию и теперь знает, что есть сундук мурманский и как его найти?
— Да, Изот.
— Вот почему разбойники были посланы сюда…
— В грамоте также обозначены тайные ходы к мурманскому золоту.
— Ты помнишь их, отче?
— Как не помнить. И ты их знаешь, это пути в хранительницу. Я сам не видел сундука. Я принял грамоту из рук старцев. Я бы её тоже передал…
— Вот отчего проникли грабители в хранительницу. Знали, где искать, но не знали, что сундук замурован.
— Теперь ты один хранитель его. Найди его, пока не похитили, и помоги братьям нашим, кто нуждается, кто чтит заветы отца нашего протопопа Аввакума.
— Будь спокоен, отче. Не отойду от заветов твоих.
— Вот и добро. Я всегда знал, что на тебя можно надеяться.
— Филипп Косой сказывал про барина. Он нарёкся Василием Ивановичем Отроковым?
— Да, он так назвался. Сказывал, что в городе проездом…