Огненный столб
Шрифт:
— Твои кости с тобой разговаривают? И что же они говорят?
— Что у царя не будет сыновей, — ответила Тама.
— Но разве это так важно? Право наследования престола передастся через царевен — через внучек царицы Нефертити, дочери богов. Он может найти хорошего человека, который согласится жениться на царевне и стать царем. Сотни людей — и плохих, и хороших — прельстятся такой возможностью.
— Но царь так не считает, — сказала Тама, словно знала это наверняка. — Любой другой царь думал бы именно так. Но наш царь привязан к своему Богу, который говорит ему, что он сам — Бог. Царь должен иметь
— Это трудно, — вздохнула Нофрет.
— Да, нелегко, — согласилась Тама. — Чтобы выполнить желание его Бога, придется что-то придумать.
И царь действительно придумал. Однажды вечером, когда праздник в честь коронации уже закончился, он позвал к себе дочерей. Толпы народа покинули город, царица-мать с младшими детьми вернулась в Фивы, чужестранцы, кроме тех, кто был подарен царю, уехали.
Жизнь в Ахетатоне была не особенно тихой — здесь обитало множество царской прислуги, постоянно воздвигались новые здания, царские гонцы носились взад и вперед то галопом, то бегом. Но к вечеру все успокаивалось. Рабочие заканчивали свои труды и отправлялись по домам. Придворные расходились из дворца, чтобы лечь спать дома или пьянствовать в гостях до самого рассвета. Во дворце тоже все готовились ко сну, кроме молодежи, готовой ночь напролет танцевать в винном дурмане.
Царевны имели привычку собираться в своей просторной спальне, где горели лампы и тени прятались по углам, и рассказывать всякие истории, сплетничать, слушать, как Тама поет и играет на арфе, до тех пор, пока не приходило время ложиться спать. В тот вечер Тама пела любовную нубийскую песню, довольно мрачную и не до конца понятную царевнам, но она им понравилась. Посланец царя вежливо дождался, пока песня закончится, затем низко поклонился и повел всех к царю.
Нофрет сочла, что «всех» — значит и прислугу. Пристроившись в тени своей хозяйки, она молча последовала за царевнами, и никто не остановил ее.
Прежде она не бывала в царском дворце. Хотя придворные дамы, царицы и царевны жили в самом дворце, у царя был отдельный дом, связанный с остальными мостом, выстроенным над великой дорогой процессии, являвшейся главной улицей Ахетатона. Простые смертные ходили внизу, если им позволяли. Царственные персоны шествовали поверху в собственный дом царя.
Царственные персоны и Нофрет с ними. Другие служанки не пошли; даже бесконечно любопытная Тама. Ни у кого из них не хватило дерзости поступить так, как Нофрет.
Царь ожидал в комнате, должно быть, служившей приемной. Лампы горели, смягчая яркие краски расписанных стен. На полу лежали циновки, поверх них — ковры.
Он сидел вместе с царицей на ложе с алыми подушками. Спинка и подлокотники были украшены резьбой и росписью, изображавшей царя и его семью. Ложе опиралось на фигуры львов из чистого золота.
Царь и царица были без корон и одеты не так, как обычно. На царице были льняное платье, нагрудное украшение в виде крыльев сокола Гора из золота, лазурита и халцедона и короткий парик, завитый по-нубийски. На царе была юбка, на груди украшение, почти такое же, как у царицы, и головной убор в полоску — намного, как решила Нофрет, прохладнее и удобнее парика.
Он казался почти обычным
Даже царица не была такой холодно-безупречной, как на троне или в храме. Под маской ее красоты Нофрет разглядела живого человека: усталую, обессиленную женщину не первой молодости — тонкие, едва заметные морщинки уже пролегли в уголках прекрасных глаз и губ. Она родила шестерых дочерей живыми, ее тело могло выносить плод — но не сыновей.
Царевны по очереди поклонились, обменялись с родителями поцелуями и сели, кто на колени родителей, кто у их ног. Прелестная картинка, образец семейного счастья… Царь улыбнулся, глядя на дочерей, потом подозвал Меритатон и сказал:
— Сядь здесь, между нами.
Старшая дочь царя как будто хотела спросить, зачем, но вместо этого улыбнулась и угнездилась между родителями, не без гордости взглянув на сестер. Они всегда соперничали за родительское внимание. Мекетатон, вторая принцесса, скорчила сестре гримасу, прикрываясь веером.
Царь обнял Меритатон за плечи так же, как только что обнимал свою царицу. Дочь прислонилась к нему, довольная.
— Мы с матерью посоветовались друг с другом, — начал царь. Голос у него был слабый, довольно высокий, и он заикался. Нофрет рассказывали, что он редко говорил прилюдно, а со времени приезда в Ахетатон — ни разу.
Он продолжал все тем же маловнушительным голосом:
— У меня нет сына, дочери мои. Некому принять после меня две короны. Некому будет править, когда Атон заберет меня к себе.
Царевны слушали молча. Царица смотрела прямо перед собой, снова укрывшись за своей маской, прочной, как камень.
— Ваша мать больше не родит мне детей. Так сказал Бог, и сердце ее согласно с этим.
— Значит, — неожиданно вмешалась третья царевна, — госпоже Кийе позволят завести ребенка? Ты же знаешь, как она хочет.
Царица бросила на нее испепеляющий взгляд. Анхесенпаатон слегка покраснела и с интересом принялась разглядывать свои босые ноги.
Царь, казалось, не слышал этого. Его взгляд снова стал отрешенным, как будто вокруг не существовало ничего, кроме Бога, который беседовал с ним в его сердце. Когда он заговорил снова, голос его изменился, стал сильнее и увереннее.
— Бог сказал мне, что я должен иметь сына, чтобы божественная линия не прервалась, когда он призовет меня в свои объятия. Нужен сын. Наследник.
Все молчали. Царевнам, наверное, было неприятно слышать, что их недостаточно, что они, все шестеро, не могут быть равными единственному младенцу мужского пола.
Царь провел ладонью по щеке Меритатон, по изгибу ее шеи, вниз к расцветающей груди. Девушка слегка вздрогнула, но ей было приятно: груди ее поднялись, глаза смотрели мягко и почти так же отрешенно, как у царя. Меритатон была набожна. По ее словам, Бог иногда говорил с ней. Она считала, что таково ее предназначение — как старшей царевны, от которой следующий владыка получит право на царство.