Огненный столб
Шрифт:
Она была уже немолода, когда Нофрет впервые увидела ее. Теперь она была очень старой, но еще бодрой, способной следовать за стадами и кочевниками. Пару лет назад старейшины — мужчины и женщины уже почтенных лет, но младше ее — пытались уговорить Леа остаться в долине. Та засмеялась им в лицо. Она ходит лучше них, все делает лучше них и всех их переживет.
Однако за те несколько дней, прошедшие после того, как Нофрет сидела в ее шатре, попивая финиковое вино и заедая чудесными сладкими пирожками с изюмом и медом, Леа стала совершенно древней и ветхой.
К несчастью, Нофрет никогда не умела затуманить собственный взор. Все, что она видела, она видела ясно. И в этих глазах она увидела смерть.
Она взяла руки Леа в свои. Вся сила ушла из них.
— Почему? Почему так быстро?
— Это дар, — ответила Леа слабым голосом. — Господь дал мне его в детстве: быть сильной до последнего дня, но, когда придет конец, он придет быстро.
— Нет. Быстро — это во сне, между одним вздохом и следующим, не теряя сил.
Леа улыбнулась.
— Правильно. Но ведь нужно же предупредить. Дать себе время уладить все свои дела. И проститься.
Глаза Нофрет горели. Она так и не научилась плакать.
— А если я тебе не позволю?
— Ты не сделаешь такой глупости. — Пальцы Леа сжали руку Нофрет. — Послушай. Я уйду, как только сядет солнце — мне так обещано. Но до этого нужно многое сделать, многих повидать. Ты первая, не считая моей дочери, которая уже здесь.
Нофрет обернулась, следуя за взглядом Леа, и увидела Мириам, сидящую у самого входа в палатку. На ее лице была прежняя царственная маска, позволявшая сохранять видимость спокойствия даже тогда, когда разрывается сердце.
Леа продолжала говорить, расходуя силы на слова, которые не было необходимости произносить.
— Ты тоже была моей дочерью, внучкой, возлюбленной моего любимого внука. Я рада видеть тебя такой счастливой и довольной.
— Я все это знаю, — сказала Нофрет, может быть, невежливо, но она никогда не лгала Леа. — И не желаю этого слышать. Я хочу, чтобы ты встала, вышла отсюда и стала такой, как всегда.
— Нет. Я возвращаюсь домой. Бог призывает меня. Он ждал так долго… Знаешь ли ты, что вся моя семья умерла, все, кто был жив во времена моей юности? Я самая старшая в племени. Старейшины родились тогда, когда я уже была женщиной.
— Ты не можешь быть такой старой, — возразила Нофрет. — Агарону не больше, чем…
— Агарон родился, когда я была уже в годах. Он был мой Исхак: невозможный, родившийся, когда я уже, казалось, не должна была забеременеть. — Леа хмыкнула. — Не смущайся так, дитя! Нет ничего неприличного в том, чтобы родить ребенка после сорока, просто это как-то… Неожиданно.
— Не может быть, что ты такая старая, — протестовала Нофрет.
— И тем не менее. Люди думали, что я бесплодна, ты знаешь об этом? И я так считала. Мой муж взял двух других жен,
— Тогда зачем же ты отказываешься от него?
— Потому, что пришла пора. Прежний порядок кончился, тот, что пришел в Египет с Юйи и его братьями, и тот, что живет здесь, у горы бога. Люди были разделены, а теперь снова стонут одним целым. Они пойдут за Моше и за Агароном, и за нашим Иохананом. И за твоим Иегошуа, за спасителем народа.
Кожа Нофрет покрылась мурашками, но не от того, что в шатре Леа было холодно. Там было даже слишком жарко.
— Я тоже это видела. Немного. И не так уж ясно, чтобы знать наверняка.
— Еще увидишь, когда придет время. Сейчас ты поглощена детьми. Так и должно быть. Твой муж нуждается в том, чтобы ты любила его, а не посвящала себя людям.
— Но раз я должна, раз это возложено на меня и я могу предвидеть… — Нофрет не хотелось продолжать, но ее желание сейчас ничего не значило. Это ждало ее с тех пор, как она впервые увидела Леа в Ахетатоне и узнала, что способна видеть то, чего не видят другие.
— Ничего на тебя не возложено, — возразила Леа. — Пока еще нет.
Нофрет удивленно взглянула на нее.
— Еще нет?
— В свое время ты станешь провидицей нашего народа. Но время еще не настало. Сейчас ты жена Иоханана бен Агарона, мать Иегошуа, Исхака и Анны. Они связывают тебя и замутняют твой взор, но так и нужно.
— Но у меня же есть дар, — настаивала Нофрет. — У меня все-таки есть дар!
Она никогда не стремилась иметь его, но — он был и принадлежал ей. Зачем же Леа отнимает у нее этот дар?
— Я ничего у тебя не отнимаю, — сказала Леа, как всегда без труда прочитав ее мысли. — Я делаю тебе подарок, благо. Возможность жить спокойно, пока не подрастут твои дети.
Нофрет только этого и хотела, но все же рассердилась. Безрассудство, по-видимому, заключено в самой человеческой природе. Особенно, как сказал бы Иоханан, в женской природе.
Иоханан бывал иногда несносным. Как и его бабушка, даже на смертном одре.
— А если я не желаю такого подарка?
— Не тебе решать, принимать или отказываться. Будь рассудительной и хорошенько подумай.
— Я думаю, — огрызнулась Нофрет. — Я думаю, что людям нужна ты. Ты не можешь так просто покинуть их.
— Конечно, не могу, — согласилась Леа. — Есть кому меня заменить.
— Но ты сказала, что я…
Нофрет умолкла. Мириам не шевельнулась, но взгляд Нофрет упал на нее и замер.
Пусть он был затуманен, но не настолько, чтобы не видеть, кто сидит перед ней.
— У нее нет дара, — воскликнула Нофрет. — И никогда не было!
— Царица Египта видела только свою родню и царя, — сказала Леа, вмешавшись в ее мысли. — Теперь их нет, глаза ее открылись, и она может видеть иное.