Огненный всадник
Шрифт:
— Стойте! Я Михал Казимир! Вас не тронут! — крикнул им Михал, подскакивая на коне. Парочка остановилась, испуганно посматривая на подъезжающих. Это были средних лет мужик и, видимо, его дочь, девушка лет пятнадцати с обветренными губами и затравленным взглядом.
— Вы местные? — спросил князь.
— Так, пане, — кивнул мужчина, опуская мешок на землю, — с хутора.
— А где московские войска?
— Так они, пане, снялись и утекли хутенько, — развел руками мужчина, — кажуть, спалохалися.
— Спалохалися? А чего?
— Одни кажуть, отряда Коржа, что з Городзеи. Ен их пару разов погромил. Другие кажуть — хоругви пана Кмитича.
— Что?! — Михал привстал в стременах. — Пан Кмитич? Он здесь? Ты его видел?
— Не, пане, — покачал шляпой мужчина, — ен тут раз меж Миром и Несвижем напал и разгромил их отряд. А еще кажуть,
— Пан Кмитич! — Михал уже и не слышал мужика, с радостным блеском в глазах повернувшись к Гановичу. — Значит, он жив! И он где-то рядом!
Глава 18 Города отбиваются, города сдаются
До Богуслава Радзивилла смысл надвигающейся на страну новой опасности дошел значительно позже, чем до Януша, Михала или Кмитича. «Заварушки» на восточных границах Речи Посполитой казались ясновельможному Слуцкому князю сущей ерундой по сравнению с его личными делами в Англии, Франции, Швеции, Голландии и Польше, с его нескончаемыми амурными приключениями с женщинами и вызовами на дуэль от оскорбленных мужчин. Впрочем, большая политика всегда свысока взирала на «мелкие» с ее точки зрения делишки простого люда, будь то восстания казаков либо очередное нападение московского царишки на Восточную Литву. Во Франции и Англии, если кто и вспоминал проблемы Литвы, то это были прежде всего проблемы Богуслава Радзивилла, безусловно, самого известного литвина в светских кругах Парижа и Лондона, Крулевца и Стокгольма. При французском дворе «светского льва» Богуслава уже пытались безуспешно женить на княжнах де Роан и де ля Форс. На этом настаивала сама королева, но литвинский князь, сославшись на дела, отбыл в Варшаву, где ему сватали Бенедикту Баварскую. Еще до этого шведский король предлагал Богуславу на выбор руку шестнадцатилетней сестры своей супруги, Анны Дороты Готтарп-Голыитейн, или же собственной красавицы-сестры и очаровательной вдовушки Элеоноры. Темпераментная блондинка Элеонора жутко понравилась Богуславу, особенно в постели, но Слуцкий князь изящно и без обид для короля улизнул от женитьбы, чтобы попасть в обьятия не менее очаровательной Марии Оранской. Когда же Богуслав, благоухающий духами, вновь нарисовал свой светлый образ в Париже, то тему женитьбы сменили скандалы: Слуцкий князь на балу смачно дал в ухо князю де Рие.
Конфликт между князьями начался двумя неделями ранее, на королевской охоте на фазанов, прошедшей с истинно королевской роскошью и с типично французской раскрепощенностью — с вином из Шампани и веселыми куртизанками с почти обнаженными грудями. Хотя, сказать по правде, все началось намного раньше, еще в 1640 году, коща блистательный двадцатилетний франт Богуслав Радзивилл, выглядевший, впрочем, несколько солидней своего юного возраста, появился в Париже с другом — тридцатилетним польским королевичем Яном Казимиром.
Де Рие родился пусть и во Франции, но вдалеке от Парижа, и много усилий и времени понадобилось ему, чтобы изжить из себя комплекс провинциала, привыкнуть к парижскому светскому обществу и его нравам. Ну а этот молодой щеголь из Литвы, страны, что находилась ще-то в самом дальнем углу Европы, похоже, без всякого труда расположил к себе весь парижский свет. В Париже Богуслав появился в роскошном светло-сером костюме из английского сукна и в двубортном камзоле из парчи с цветочками на золотом фоне и подкладкой из алого объяра, кюлоты из замши и голландского сукна, с коричневыми замшевыми перчатками с кружевом и в плаще из черного бархата. К тому же он великолепно говорил по-французски, даже более правильно и изысканно, чем некоторые придворные, к примеру, некий гасконский граф д’Артаньян, фаворит кардинала Мазарини и королевы. При этом Слуцкий князь слыл прекрасным стрелком, фехтовальщиком, как и обладал талантом в сочинительстве стихов и гимнов. Ну как в такого было не влюбиться! Уже одна шпага Богуслава, кою он специально заказал лучшим мастерам в немецком городе Золинген, стала при королевском дворе предметом слухов и споров. Клинок и впрямь был необычным: трехгранным, однолезвенным, с широким обоюдоострым
— Не продам даже за миллион, — отшил графа Богуслав.
Приобретя особняк в центре французской столицы, Богуслав тут же заставил все два этажа самой богатой мебелью. Многие мужчины при дворе королевы присматривались, во что одет литвинский князь, чтобы на следующий день надеть то же самое, подражали тому, как он двигается на балу во время танца, как отвешивает поклоны и держит шляпу, наблюдали и запоминали то, какими духами пользуется и какой парик предпочитает литвинский князь.
Главное, чем так сильно приглянулся Богуслав при дворе Людовика, это то, что он был явно не похож ни на местных дворцовых женоподобных фаворитов французской королевы и ее фрейлин, ни на грубоватых солдафонов из королевской гвардии Людовика. В молодом красивом лице литвин-ского князя, в его манерах и его статной фигуре сочетались княжеское благородство и изысканное мужество настоящего рыцаря. Он одинаково был умен, остроумен и чувствовал себя в блеске королевского общества как рыба в воде. Богуслав был рожден для жизни в королевских палатах. Его частенько сравнивали с протеже кардинала Мазарини бывшим мушкетером Шарлем Ожье де Банцем де Кастельмо-ром, графом д’Артаньяном, который после роспуска мушкетерской роты стал личным курьером кардинала. Чем-то они, литвин Богуслав и француз д’Артаньян, и в правду были похожи: оба любимцы королевы, оба красавцы и авантюристы. И несмотря на то, что д’Артаньян был почти на десять лет старше Богуслава, он, тем не менее, также ревниво приглядывался к Слуцкому князю.
— Такие очаровательные шевалье в наши дни уже давно перевелись при дворе Его величества, — шептались пожилые дамы, провожая взглядами высокую фигуру изящно вышагивающего на балу Слуцкого князя, и графу д’Артаньяну было неприятно слышать такие слова, какие еще совсем недавно говорили о нем самом. Впрочем, Богуслав не баловал вниманием вчерашнего фаворита французской королевы и однажды даже стал ухаживать за его пассией, юной Анной Шарлоттой Кристиной де Шанлеси, которой было жутко лестно внимание Рад-зивилла. Взбешенный д’ Артаньян оттащил Богуслава в сторону и объяснил ему, что это его невеста.
— Неужели? — приподнял брови Богу слав. — А она сама об этом знает? Что-то не похожа мадемуазель Анна на чью-либо невесту.
Дело дошло до дуэли, которую, впрочем, остановила королева с помощью самой де Шанлеси. Спорщиков удалось уговорить, и звездные конкуренты помирились. Даже слегка подружились. Когда в 1652 году сорокалетнему д’Артаньяну присвоили звание капитан-лейтенанта королевской гвардии, то он стал щеголять при дворе королевы именно в таком же, как у Богуслава, светло-сером английского сукна камзоле и коричневых перчатках, а свой трехэтажный особняк, что приобрел значительно позже литвинского князя, обставил такой же дорогой мебелью. Увы, знаменитый гасконец этим не обогнал по популярности знатного Радзивилла. Впрочем, Богуслав был не так чтобы уж очень и типичным Радзивиллом. В отличие от отца Михала Александра, брата Януша, в отличие и от собственного отца Януша Радзивилла, как и родного дяди Крыш-тапа, Богуслав пусть и выделялся типичным родовым носом, хорошо вылепленным и длинным, но свое слегка смуглое узкое лицо и волевой подбородок Слуцкий князь явно «позаимствовал» больше даже не у Радзивиллов, а у прусских предков, как и сугубо прагматичный германский склад ума. Однако темперамент Богуслава был уж точно не германский.
Вот почему князь де Рие не мог не завидовать Богусла-ву и завидовал черной завистью, завидовал его гламурности, его успеху у женщин, завидовал его авторитету среди мужчин. Уже во время второго приезда в Париж Богуслава из-за него на дуэли дрались графини де Бельмонт и де Несль. Де Бельмонт прострелила из пистолета плечо де Несль, но все равно это не привлекло к темпераментной француженке пристального внимания литвинского князя. Ну, а на охоте, во время привала князь де Рие, завистливо глядя, как поглаживает облаченную в белый шелковый чулок ногу куртизанки слегка захмелевший от шампанского Богуслав, чуть ранее пристреливший десять фазанов, нарочито громко произнес, рассматривая в бокале вино: