Огнепад (Сборник)
Шрифт:
– Привет, Саша. Нет, ни в коем случае. Просто… составляю список опробованных мер.
– Хорошо, – ее голос звучал едко. – Не хотелось бы думать, что ты теряешь хватку. У нас сейчас по графику простой, так что можешь пойти поболтать с Каннингемом. Валяй! И не забудь высказать ему свою теорию про инопланетян, питающихся радиацией: Роберту полезно хоть иногда смеяться.
* * *
Каннингем стоял на своем посту в биомедотсеке, в двух шагах от свободного кресла. Неизменный окурок болтался в левой руке, сгорев дотла. Правая рука играла сама
Я подошел сзади и стал наблюдать за его гранями в движении. Слышал, как рождаются в горле текучие слоги:
– Исборэйх вэ-иштабах вэ-испоар вэ-исроймам… [61]
Не обычная его литания и даже не на привычном языке. «Иврит», – подсказал мне КонСенсус. Звучало почти как молитва.
Каннингем, наверное, услышал меня. Его графы окостенели и упростились, став почти нечитаемыми. В последние дни раскодировка экипажа все больше усложнялась, но даже на фоне всех топологических катаракт биолога – как обычно – читать было сложнее, чем прочих.
61
Строка из кадиша (еврейской поминальной молитвы). Буквальный перевод: «Да будет благословенно, возвышено, превознесено, возвеличено…» (далее: «…и прославлено Имя Святого» ).
– Китон, – бросил он, не оборачиваясь.
– Ты же не еврей, – заметил я.
– Оно было.
Я не сразу понял, что речь о Шпинделе.
Каннингем путался в гендерных местоимениях.
Но Исаак был атеистом, как и все мы. По крайней мере при отлете.
– Не знал, что вы знали друг друга, – проговорил я.
Такого старались не допускать. Каннингем, не глядя на меня, опустился в кресло.
Перед нашими глазами раскрылось новое окошко с пометкой «электрофорез».
Я попытался снова:
– Извини. Я не хотел вме…
– Чем могу помочь, Сири?
– Я надеялся, ты сможешь в темпе просветить меня относительно результатов.
В потоке данных прокручивалась периодическая таблица инопланетных элементов. Каннингем убрал ее в лог и приступил к следующему образцу.
– У меня все зафиксировано, смотри в КонСенсусе.
Я попробовал нажать на его эго:
– Но мне бы очень помогло твое резюме. То, что кажется важным именно тебе, может оказаться не менее значительным, чем сами данные.
Несколько секунд он рассматривал меня. Пробормотал что-то, многословное и неуместное, а спустя минуту выдал более осмысленную тираду:
– Важно то, чего не хватает. У меня на руках живые образцы, но я не могу отыскать у них гены. Синтез белков почти прионный [62] – реконформационный путь вместо обычной транскрипции. Однако я не могу разобраться, как укладываются в стену уже готовые «кирпичи».
– На энергетическом фронте есть подвижки? – спросил я.
62
Прионы – белковые инфекционные агенты, не содержащие генетической информации. Распространяются, меняя конформацию белков носителя. Вызывают заболевания группы губчатых энцефалопатий (так называемое «коровье бешенство»).
– Энергетическом?
– Аэробный метаболизм на анаэробном бюджете, помнишь? Ты сказал, что в них слишком много АТФ.
– Эту загадку я решил. – Он пыхнул дымом; в окошке ближе к корме комочек инопланетной ткани растекался и раскладывался на химические слои. – Они – спринтеры.
Как хочешь, так и понимай. Я не справился.
– В каком смысле?
Каннингем вздохнул.
– Метаболизм – это компромисс. Чем быстрее ты синтезируешь АТФ, тем дороже обходится каждая молекула. Оказывается, шифровики производят его намного эффективнее, чем мы. Только происходит у них это исключительно медленно, что не должно мешать существам, чья жизнь проходит, по большей части, в спячке. «Роршах» – или то, из чего он вырос, – дрейфовал тысячелетиями, прежде чем его вынесло сюда. Времени достаточно, чтобы наработать энергетический резерв для спазмов активности. А когда фундамент заложен, гликолиз протекает с взрывной скоростью. Двухтысячекратная выгода и никакой потребности в кислороде.
– Шифровики живут в спринте. До самой смерти.
– Возможно, они рождаются с запасом АТФ и расходуют его на протяжении всей жизни.
– И сколько они так могут протянуть?
– Хороший вопрос, – признал он. – Живи быстро, умри молодым. Если они экономят энергию и большую часть времени отсыпаются, кто знает?
– Хм.
Развернувшегося шифровика снесло воздушным потоком к стене. Существо оттолкнулось от нее одним протянутым щупальцем; остальные продолжали гипнотически развеваться.
Я вспомнил другие щупальца, не столь нежные.
– Мы с Амандой загнали одного в толпу. Его…
Каннингем вернулся к пробам.
– Я видел запись.
– Они его растерзали.
– Угу.
– Есть догадки, почему?
Он пожал плечами.
– Бейтс полагает, что у них там внизу идет что-то вроде гражданской войны.
– А ты как думаешь?
– Не знаю. Может, и так, а может, шифровики занимаются ритуальным каннибализмом или… Китон, они инопланетяне. Чего ты от меня хочешь?
– Но на самом деле они же не инопланетяне. По крайней мере не разумные. Война подразумевает разум.
– Муравьи воюют постоянно. Это ничего не доказывает, кроме того, что они живые.
– А шифровики, вообще, живые? – спросил я.
– Что за странный вопрос?
– Ты считаешь, что «Роршах» выращивает их, словно на конвейере, и не можешь у них найти гены. Может, это просто биомеханические роботы.
– Это и есть жизнь, Китон. Ты сам такой, – новая доза никотина, новый шквал чисел, новая проба. – Жизнь – это не «или/или». Это вопрос степени.
– Я спрашиваю о другом: они естественного происхождения? Не могут быть искусственно созданы?
– А термитник – искусственный? Бобровая плотина? Звездолет? Конечно! Они построены естественно возникшими организмами, действовавшими в соответствии со своей природой? Разумеется, да! Скажи мне, как хоть что-нибудь в огромной мультивселенной может быть искусственным?
Я попытался сдержать раздражение:
– Ты понимаешь, что я хочу сказать.
– Бессмысленный допрос: вытряси XX век из ушей.