Огнепад (Сборник)
Шрифт:
– Мог бы и намекнуть, – пробормотал я.
Зрелище было великолепное – голографическое украшение. В таких глазах даже «Роршах» может показаться произведением искусства.
– Не думаю, что они воспринимают мир как мы, – Бейтс открыла новое окно. Со стола поднялись банальные графики и контурные диаграммы. – Я слышала, вампирам даже на Небеса путь заказан: они там видят пиксели или что-то вроде того, виртуальная реальность на них не действует.
– Что, если он прав? – спросил я.
Я убеждал себя, что интересуюсь исключительно тактической оценкой
Бейтс медлила. На миг я испугался, что и ей тоже осточертело мое общество. Однако она подняла голову и уставилась в забортную даль.
– Если он прав, – повторила она и задумалась над вопросом, который скрывался глубже: что нам тогда делать? – Наверное, мы могли бы лишить себя самосознания. Возможно, со временем это увеличило бы наши шансы.
Она взглянула на меня с тоскливой полуулыбкой.
– Но только это не совсем победа. Какая разница, мертв ты или просто не осознаешь, что жив?
И тут я увидел…
Много ли времени потребуется вражескому тактику, чтобы распознать характер Бейтс за действиями ее солдат на поле боя? Скоро ли высветится очевидная логика? В любом сражении майор естественным образом вызывала огонь на себя: отруби голову – и тело умрет. Но Аманда Бейтс не просто контролировала свою армию – она ее сдерживала, исполняла роль ошейника, и ее тело вряд ли пострадало бы от обезглавливания: смерть майора лишь спустила бы робосолдат с поводка. Насколько смертоноснее станут ее пехотинцы, если каждому их действию на поле боя не придется вставать в очередь и получать разрешение от человеческого мозга?
Шпиндель все перепутал! Аманда Бейтс вовсе не была подачкой политикам и не утверждала непреходящую важность человеческого присмотра – ее позиция такую необходимость отрицала.
В гораздо большей мере, нежели я, она была пушечным мясом. И должен признать: после того как поколения генералов жили ради славы грибовидного облака, то был весьма эффективный метод лечения милитаристов от бессмысленной тяги к насилию. В армии Аманды Бейтс рваться в бой значило встать на передовой с мишенью на груди.
Неудивительно, что она прикипела к мирным альтернативам.
– Прости, – прошептал я.
Она пожала плечами.
– Еще ничего не кончено, это был первый раунд, – майор глубоко, протяжно вздохнула и снова повернулась к орбитальным диаграммам. – «Роршах» не стал бы поначалу так старательно нас отпугивать, если бы мы не могли ему навредить.
Я сглотнул.
– И?
– Значит, шанс еще есть, – она кивнула самой себе. – Шанс есть…
* * *
Демон расставил фигуры для последней игры: их осталось немного. Солдата он разместил в рубке, а устаревших лингвистов и дипломатов уложил обратно в ящик, с глаз долой. Жаргонавта вызвал в свои покои. И хотя я должен был столкнуться с вампиром в первый раз после нападения, приказ прозвучал без тени сомнения, что синтет подчинится. И я подчинился, явился согласно распоряжению. А потом увидел, что демон окружил себя лицами, и они все до последнего кричали.
Звука не было. Бестелесные голограммы молчаливыми рядами парили вдоль стен пузыря, искаженные разнообразными гримасами боли. Их пытали, эти лица; полдюжины реальных национальностей и вдвое больше гипотетических, цвет кожи – от угольного до мучнистого, лбы – высокие и скошенные, носы – орлиные или курносые, челюсти – выступающие или срезанные. Сарасти вызвал к жизни целое древо гоминид, потрясающее разнообразием и пугающее общностью выражения.
Море искаженных лиц кружилось неторопливыми орбитами вокруг вампира.
– Господи, что это?!
– Статистика. – Сарасти, кажется, не сводил глаз с освежеванного китайчонка. – Аллометрия роста «Роршаха» за двухнедельный период.
– Эти лица…
Он кивнул и обратил внимание на женщину без глаз.
– Диаметр черепа соотносится с общей массой. Длина нижней челюсти соответствует электромагнитной прозрачности на волне один ангстрем. Сто тринадцать краниометрических показателей представляют разные переменные. Комбинации основных компонентов отображены сложными соотношениями пропорции. – Он повернулся ко мне, чуть скосив не скрытые очками поблескивающие глаза. – Вы удивитесь, как много серого вещества отведено на анализ лицевых образов. Стыдно тратить его на что-то настолько… противное здравому смыслу, как графики остатков или факторные таблицы.
Я невольно стиснул челюсти:
– А выражения лиц? Что они означают?
– Программа подгоняет изображения под вкусы пользователя.
Галерея пыток со всех сторон молила о пощаде.
– Я прошит для охоты, – мягко напомнил он.
– Думаете, я этого не знаю? – отозвался я секунду спустя.
Он до жути по-человечески пожал плечами.
– Вы сами спросили.
– Зачем вы меня звали, Юкка? Хотите преподать еще один наглядный урок?
– Хочу обсудить наш следующий ход.
– Какой ход? Мы не можем даже удрать.
– Нет.
Он покачал головой, оскалил подточенные клыки, пытаясь придать лицу выражение, чем-то напоминающее раскаяние.
– Почему мы ждали так долго? – Моя вызывающая угрюмость внезапно испарилась. Голос звучал по-детски, испуганный и умоляющий. – Почему мы просто не удрали, когда прибыли на место, а оно было слабее?
– Мы должны узнать больше. Для следующего раза.
– Следующего? Я думал, «Роршах» – семя одуванчика, полагал, его просто… сюда занесло.
– Случайно. Но каждый одуванчик – клон. Имя их семенам – легион, – снова улыбка, совершенно неубедительная. – Возможно, плацентарные не с первого раза покорили Австралию.
– Оно нас уничтожит. Ему не нужны даже шаровые молнии, оно может растоптать нас любым скиммером. Вмиг!
– Оно не хочет.
– Откуда вы знаете?
– Они тоже стремятся узнать как можно больше, поэтому мы нужны им целыми. Это увеличивает наши шансы.
– Не слишком: победить мы все равно не можем.