Огневой бой. Воевода из будущего (сборник)
Шрифт:
Ехали долго, до вечера. Я уже беспокоиться за Федора начал – как бы хуже не стало.
Мы остановились на постоялом дворе, заполнив его целиком. Я осмотрел руку Федора и остался доволен его состоянием.
А на следующее утро – снова в путь. И так – десять дней.
Конечно, верхами добираться было бы значительно быстрее. Но этого не позволяло ранение Федора.
И вот настал день, когда мы добрались до предместий первопрестольной.
Въехав в город, наш небольшой отряд сразу направился к Посольскому приказу, что располагался тогда на Неглинной. Федор сам сошел с повозки,
Я передал дьяку мешок, добытый нами с таким трудом.
– Сам грамотки просмотри. Самое интересное мне покажешь, да не медли – завтра к государю идти.
– Дык когда успеть мне? – опешил дьяк.
– Помощники у тебя для чего?
– Сделаем, боярин, как велишь, – склонился в поклоне дьяк.
– То-то! Прощевай.
Мы вышли. Я остановился на крыльце, раздумывая – сразу домой, в Вологду, возвращаться или отдохнуть на постоялом дворе?
Федор, уже усевшийся в повозку, повернулся ко мне.
– Ты чего встал, Георгий?
– Думаю вот – домой сразу ехать или…
Федор меня перебил:
– Я разве тебя отпускал? Ко мне домой едем, уж как-нибудь найдется комната да кусок хлеба для побратима.
«Кусок хлеба» обернулся длительным застольем. Федор ел и пил умеренно – больше говорил, но ни разу не проговорился за столом о том, где мы были и что делали. С негодованием повествовал о подлых ляхах, что делали вылазку на нашу землю, о ранении своем, сожалел об убитых ратниках своих, но о посещении Польского королевства, тайной миссии нашей и добытых документах – ни полслова. Хотя за столом сидели домашние да несколько бояр.
Честно говоря, я чертовски устал после дороги и, поев, мыслил только о постели. Федор, по-видимому, угадал мое состояние, потому как распорядился отвести меня в выделенную гостевую комнату.
– Отдыхай, я завтра – к государю, а там видно будет.
Я разделся полностью, сбросив с себя одежду и пропотевшее исподнее, и, впервые за много дней улегшись в постель, ощутил несказанное блаженство. Отрубился сразу и спал крепко до утра.
Утром меня разбудил слуга:
– Боярин, банька готова, не желаешь ли обмыться?
– Желаю, только вот исподнего чистого нет ли?
– Так твое уже постирано.
Мать твою! Вчера прислуга забрала из спальни и постирала мою одежду и белье, а я даже и не слышал, как кто-то заходил. Когда я не дома – в походе или ночую на постоялом дворе, и входит чужой – просыпаюсь мгновенно, и такая бдительность не раз меня спасала от верной гибели. Здесь же расслабился, почувствовал себя в безопасности.
– Хозяин где?
– И! Батюшка уж спозаранку уехал, не сказамши куда, а тебя велел не беспокоить.
Я с легким сердцем направился в баню в сопровождении холопа. Вымылся, попарился от души, не торопясь.
В предбаннике меня уже ждал цирюльник.
– Боярин, постричься надо, хозяин наказал – как гость в баньку сходит, привести его голову в порядок.
Спорить я не стал, нагишом и уселся на табурет. Цирюльник ловко заработал ножницами и расческой, оправив бороду и волосы на голове. Когда я встал, сам удивился – остриженные волосы лежали грудой на полу.
Пришлось снова пойти обмыться, и вышел я из мыльни, как новый пятак – чистый и сияющий. Осмотрев себя в медной полированной пластине, я остался доволен своим видом. Холоп подал мне мою же выстиранную и поглаженную одежду, проводил в трапезную.
Ел я в гордом одиночестве, да и то – все уже давно позавтракали, только мне было позволено отоспаться.
Пополудни заявился довольный и улыбающийся Федор.
– Ну, помылся и поел?
– Твоими заботами, Федор.
– Вот и славно. Собирайся: государь тебя видеть желает.
– Да я готов – пострижен и помыт.
Федор оглядел меня с ног до головы, вздохнул.
– Эй, кто там?
В трапезную вбежал холоп.
– Одень боярина как подобает, когда он к государю идет.
Мы с холопом по переходам прошли в комнату, где на вешалках висели кафтаны, рубахи, штаны и много чего еще. Перемерив несколько рубах, подобрали мне новую – лазоревую, штаны немецкого сукна – коричневые, ферязь легкую, летнюю – зеленую, с многочисленными пуговицами, а напоследок – новый кожаный ремень. Мой-то уж весь исцарапан был.
– Оружие с собой не бери, боярин, все равно отберут, – посоветовал холоп, знающий установленные правила.
Ехали на прием в повозке Федора. Тесновато и тряско, но – представительно. Я волновался, хотя и не подавал виду. Вроде и вины за мной иль оплошностей каких нет, к тому же Федор наверняка расписал мои заслуги – мнимые и действительные. Нет, меня заботило совсем другое. Несколько лет назад я уже представал перед очами государя… Но под другим именем, и звания у меня боярского не было – дружинник князя Овчины-Телепнева! Тогда мне государь по представлению князя за доблесть перстень подарил…
Прошли годы, я постарался изменить внешность, сумел убедить князя сохранить наше общее прошлое в тайне. И вот я снова еду в Кремль… Вспомнит меня государь в прежнем качестве – плахи не миновать, несмотря ни на какие заслуги! И Федор окажется бессилен.
Мы оставили повозку под присмотром слуги и вошли через ворота в Кремль. Дальше дорога шла на подъем, и вскоре мы подошли ко дворцу государя, соединенному с церковью Благовещенья.
В государевых палатах прошли мимо стрельцов, во внутренних покоях уже везде стояли рынды из государевой охраны – в белых кафтанах и штанах с маленькими, блестящими серебром топориками на плечах. Все как на подбор – молоды, стройны и прекрасны лицами. Федор шел уверенно, оно и понятно – дорогу знал.
Мы зашли в небольшую, вытянутую по длине приемную палату. Здесь стояла глубокая тишина. У второго ее выхода рынды преградили дорогу.
– Занят пока государь, ждать велел.
Федор уселся в кресло, я – рядом на лавке.
Через полчаса из двери вышел боярин с бумагами в руке и пригласил нас.
В тронной палате, обитой красным материалом – вроде бархата, в углу стоял монарший трон из искусно выделанного дерева, на котором восседал Василий – повелитель земель русских. На стене висел образ. Перед венценосцем с правой стороны лежал колпак, с левой – посох.