Огневой бой. Воевода из будущего (сборник)

Корчевский Юрий Григорьевич

Заснул сразу: у поляков спал вполуха и вполглаза – вымотался. Но выспаться мне не дали.

Далеко за полночь в селе раздались крики. Проснулся я мгновенно, сел в постели, прислушался – не показалось ли?

Нет, был слышен звон оружия, крики детей и женщин. Не та ли это банда поляков, о которой предупреждали порубежники?

Я быстро обулся, надел кафтан, опоясался саблей, пистолет – в руку. Выбежал в коридор, а ратники Федора уже там – одеты и обуты, к Кучецкому в дверь стучат.

– Ну, чего там? –

послышался сонный и недовольный голос государева стряпчего.

– Поднимайся, боярин. Похоже, поляки на село напали.

Вскоре Федор уже вышел к нам, одетый и с мешком в руках.

– Коли случится со мной что, мешок доставить в Посольский приказ, там уж знают, что делать. Седлайте коней, уходим.

– Может, здесь пересидим? В избе обороняться удобней, – сказал Алексей.

– Подпалят избу – и все дела, – ответил я. – Быстро в конюшню!

Ратники побежали седлать лошадей.

Федор повернулся ко мне.

– Мешок с грамотками сейчас дороже любого села. В драку не ввязываться, будем прорываться и уходить. Понял?

Я кивнул.

– За мешком следи пуще, чем за мной.

Мы побежали к выходу. Крики раздавались уже в ближних избах.

У ворот стояли готовые лошади. Оба ратника подтягивали подпруги.

Мы поднялись в седла. Первым выехал Алексей, за ним Федор, потом я, и замыкал нашу кавалькаду Трифон – второй охранник.

Битва кипела где-то рядом. Деревенские мужики отбивались топорами, косами. Бабы визжали, дети кричали.

Трифон крикнул мне:

– Может, поможем?

– Нельзя!

Мы во весь опор скакали по деревенской улице и уже почти поверили, что ушли, как впереди возникло несколько всадников.

– Стой, пся крев!

Я сместился чуть в сторону от Федора и выстрелил на голос. В той стороне вскрикнули – видимо, пуля нашла цель, и прогремел ответный выстрел. Алексей упал на шею коня. Мы же гнали вперед, не сбавляя хода. Один из всадников кинулся нам наперерез, но с ним вступил в бой Трифон. Теперь мы с Федором остались одни и, не жалея, пришпоривали коней.

Версты через две, когда не стало слышно криков и выстрелов, мы остановили лошадей. Гнать в такой темноте по незнакомой дороге – чистое безумие. И так нам несказанно повезло, что ни один из коней не споткнулся и никто из нас не сломал себе шею.

Но я рано радовался.

– Георгий, посмотри, по-моему, я ранен, – попросил Федор.

Я соскочил с коня и помог спуститься Федору. Весь рукав его кафтана был липким от крови. Темно, не видно ничего. Я снял с луки седла веревку, отмотал от нее кусок и, отрезав, перетянул ему руку почти у подмышки импровизированным жгутом, чтобы остановить кровь.

– В седле удержаться сможешь?

– Постараюсь, – сквозь зубы ответил Кучецкой.

Я помог ему подняться в седло, взял повод его лошади, сам сел на свою лошадь, и мы поехали.

Лошади шли спокойно, я их не подгонял. Дороги толком не видно, да и как гнать, если Федор может не удержаться в седле. Нам бы сейчас до любой деревеньки добраться, светильник зажечь, рану у Федора осмотреть. Жгут – в данном случае веревку – нельзя держать больше двух часов, рука омертветь может.

Деревня показалась через час пути, когда на востоке уже стало светлеть. Рассвет близок.

Добравшись до крайней избы, я постучал в ворота. Долго не было слышно никакого движения, затем открылась дверь, и крестьянин с порога прокричал:

– Кого тут ночью нечистая носит?

– Эй, холоп, здесь боярин раненый. Прими лошадей да в избу проводи, надо помочь.

– Ах ты, беда какая! – Селянин бросился открывать ворота.

Заведя лошадей, я помог Федору спуститься на землю. Он уже сильно ослаб – стоял на ногах с трудом, его качало.

– Мешок не забудь, – прохрипел он.

– Не забуду, Федя, не забуду.

Я помог ему зайти в избу, а фактически – затащил на себе, усадил на лавку. Сам же – бегом во двор, схватил мешок с бумагами и – снова в избу.

Федор уже лежал на лавке в беспамятстве.

– Света дай! – прокричал я хозяину.

– Сейчас, сейчас!

Он засуетился, зажег сначала лучину от лампадки перед иконой, а потом уже – масляный светильник.

Я ножом взрезал рукав кафтана. Твою мать! Пуля попала в плечо и, по-моему, задела плечевую кость, зацепив какой-то сосуд. Кровь уже запеклась сгустками, в данный момент не кровило, но стоило мне отпустить веревку, что я использовал вместо жгута, она заструилась вновь.

Черт! Как не вовремя! И инструментов никаких нет. Я же ратником здесь был – не лекарем.

– Так, давай иголку с нитками, да попрочней, не гнилых. Перевар есть?

– Есть.

– Неси быстрее, да тряпок чистых поболе прихвати. А потом найди мне две ровные палочки с локоть длиной.

Ждать пришлось недолго. Селянин принес иголку, нити и кувшин с переваром – мутной жидкостью с сильным запахом сивухи.

Я щедро полил ею рану, плеснул себе на руки, достал нож из ножен и прокалил его острие и иглу на огне светильника. Огонь – лучший стерилизатор, такой способ применялся еще в Древнем Риме.

Вздохнул тяжко – свет скудный, инструментов нет – как не опечалиться – и ножом разрезал кожу. Теперь я увидел все страшные последствия выстрела ляха: мышцы разорваны, месиво из костных отломков, крови и кусочков свинца.

Федор застонал, дернул рукой.

– Тихо, тихо, Федя, потерпи!

Мне удалось найти расплющенную пулю, подцепить кончиком ножа и удалить ее из раны. Небольшая артерия кровила, и я, поддев ее иглой, перевязал ниткой. В моем времени, в современных условиях, меня за такую работу лишили бы диплома.