Огни Небес
Шрифт:
Если все сложить вместе, то записка сулит беду. Вероятно, Натаэль обмолвился какому-то айильскому Приспешнику Тьмы, кто такой Кадир, открыл подлинную личину купца. Сердито скрутив шейный платок в длинный тонкий жгут, Кадир, резко разведя руки, с щелчком натянул его. Если б менестрель и Кейлли не предъявили доказательств, что в советах Приспешников Темного занимают высокое положение, Кадир убил бы обоих перед тем, как вступить в Пустыню. Единственная иная возможность заставила его почувствовать, будто нутро его превратилось в свинцовую чушку. «Путь избран». Может, «избран» — просто слово, а может, купцу таким образом сообщают, что кто-то из Избранных намерен использовать его в своих целях. Записка не от
Несмотря на жару, Кадир задрожал, будто в ознобе, но ему опять пришлось утереть лицо. У него было чувство, что Ланфир весьма ревниво относится к тем, кто ей служит, однако если кто-то из Избранных требует его службы, у Кадира нет другого выбора. Несмотря на все, что купцу наобещали, когда он еще мальчишкой давал свои клятвы, у него было очень мало иллюзий. Если он очутится между двумя Избранными, его раздавят, точно котенка колесом фургона. И заметят те двое даже меньше, чем возница того фургона. Как же хочется вновь оказаться дома, в Салдэйе! Как хочется вновь увидеть Теодору...
Послышалось царапанье в дверь, и Кадир мигом вскочил с кровати. Несмотря на свою дородность, он был на удивление проворен, хотя и не показывал этого. Утирая лицо и шею, купец прошел мимо кирпичной печки, в которой не было никакой нужды, мимо шкафчиков и ларцов с затейливой резьбой и раскрашенными крышками. Кадир рывком распахнул дверь, и тонкая фигурка, закутанная в черный балахон, метнулась мимо него в фургон. Он кинул быстрый взгляд по сторонам, удостоверясь, что из темноты и лунных теней никто не наблюдает — возчики сопели и храпели под своими повозками, а караульные айильцы никогда не совали носа между фургонов. Кадир быстро затворил дверь.
— Ты, Изендре, видать, перегрелась, — со смешком заметил он. — Скидывай свой балахон и устраивайся как дома.
— Нет, спасибо, — с горечью промолвила женщина из затененных недр своего капюшона. Она стояла как деревянная, но то и дело вздрагивала. Сегодня, должно быть, шерсть ее одеяния кололась больше обычного и кожа страшно чесалась.
Кадир опять хохотнул:
— Ну, как хочешь.
Как он подозревал, Девы Копья до сих пор не разрешали ей ничего носить под этими черными одеждами. Ну, кроме разве что украденных украшений. Похоже, она, как угодила в руки Дев, стала даже несколько стыдливой. Кадир никак в толк не мог взять, зачем этой женщине красть понадобилось? Почему она оказалась настолько глупа? Разумеется, Кадир ни словом, ни жестом не посмел возразить, когда вопящую Изендре за волосы поволокли от фургона, лишь радовался, что айильцы не сочли его причастным к краже. Несомненно, алчность этой дуры только затруднила ему задачу.
— У тебя есть что сообщить об ал'Торе или Натаэле? — осведомился Кадир.
Основная часть инструкций, данных ему Ланфир, касалась именно этой парочки. Ему велено глаз с них не спускать, а Кадир знал: нет лучшего способа следить за мужчиной, чем подсунуть ему в постель женщину. Всякий мужчина выбалтывает своей подружке то, что поклялся хранить в тайне, расхваливает свои планы, открывает потаенные слабости, будь он Возрожденным Драконом или этим Рассветным малым, как его зовут аийльцы.
Изендре явственно содрогнулась.
— По крайней мере я могу подобраться поближе к Натаэлю. — Подобраться к нему поближе? Однажды ночью Девы поймали Изендре, когда та пыталась подкрасться к его палатке, и с тех пор они каждый вечер ее чуть ли не силком туда впихивают. Вечно она старается все приукрасить без всякой надобности. — Правда, он мне ничего особенного не говорит. Подожди. Наберись терпения. Храни молчание. Приспосабливайся к судьбе — что бы это ни значило. Это он говорит всякий раз, как я пытаюсь вопрос задать. А сам почти все время хочет лишь играть музыку, какой я никогда не слыхивала,
Большего о менестреле она сказать не могла. В сотый раз Кадир задавался вопросом, зачем Ланфир понадобилось следить за Натаэлем. Ведь, судя по всему, он возвысился среди Приспешников Темного настолько, насколько сие возможно, будучи всего ступенькой ниже самих Избранных.
— Иными словами, тебе еще не удалось заползти в постель к ал'Тору? — сказал Кадир, пройдя мимо женщины и усаживаясь на кровать.
— Нет. — Изендре передернуло.
— Так постараться надо! И как следует, ясно? Изендре, я уже начал уставать от неудач, а наши хозяева, в отличие от меня, не так терпеливы. Он всего лишь мужчина, какими бы звонкими титулами его ни называли. — Сама так часто хвасталась ему, что с легкостью заполучит любого мужчину, какого пожелает, и заставит его делать то, что ей угодно. И вот какой правдой обернулось ее бахвальство. Незачем было красть драгоценности — Кадир купил бы ей все, чего бы она ни захотела. Он и покупал ей гораздо более дорогие подарки, чем мог себе позволить. — Не каждую же секунду следят за ним эти проклятые Девы, а как только ты окажешься у него под боком, он не даст тебя в обиду. — Достаточно лишь попробовать такой лакомый кусочек. — Я верю в тебя и ничуть не сомневаюсь в твоих способностях.
— Нет. — Пожалуй, сейчас ее ответ прозвучал еще короче.
В раздражении Кадир скручивал платок в жгут и снова разматывал.
— Изендре, слово «нет» наши господа слышать не любят. — Кадир имел в виду их повелителей из числа Приспешников Темного, а никоим образом не каких-то там лордов или леди: конюх мог приказывать благородной леди, а нищий бродяга — городскому судье. Но подобные приказы исполнялись не менее точно и послушно, чем повеления какой-нибудь титулованной особы, обычно даже с большим рвением. — И нашей госпоже такой ответ тоже не понравится.
Изендре била дрожь. Рассказу Кадира о Ланфир она не поверила, пока тот не продемонстрировал ей ожоги на груди. После чего одно лишь упоминание о Ланфир в корне подавляло всякое сопротивление со стороны Изендре. На этот раз она залилась слезами.
— Я не могу, Хаднан. Когда мы сегодня остановились, я думала, что в городке у меня получится лучше, чем в палатках, но они поймали меня раньше, чем я к нему и на десять шагов подобралась. — Она откинула капюшон, и Кадир от удивления даже рот раскрыл, когда лунный свет заиграл на ее наголо обритой голове. Даже бровей не было. — Они обрили меня, Хаднан. Аделин, Энайла, Джолиен. Держали меня и сбривали каждый волосок, Хаднан. И еще отхлестали крапивой! — Она закачалась, словно молодое деревце под сильным ветром, всхлипывая и бормоча трясущимися губами: — У меня все чешется, от плеч до колен. И жжет так, что я и чесаться не могу! Они сказали, что заставят меня на себе крапиву носить, если я даже взглянуть в его сторону посмею. Хаднан, они так и сделают! Да! Сказали, что отдадут меня Авиенде, и рассказали, что она со мной сделает. Я не могу, Хаднан! Нет, больше не могу.
Ошеломленный, он смотрел на нее. У Изендре были такие роскошные темные волосы. Однако она все равно оставалась красивой; голова, лишенная волос, будто гладкое яйцо, только придавала Изендре какой-то экзотический облик. Слезы и обвисшие щеки лишь самую чуточку портили ее красоту. Если б она сумела хоть на одну ночь оказаться в постели ал'Тора... Нет, этого не будет. Девы сломили ее. Кадиру и самому доводилось ломать волю людей, и он хорошо знал эти признаки. Желание избежать большего наказания стало готовностью подчиняться приказу. Разум никогда не признает, что из страха бежит от чего-то, поэтому очень скоро Изендре убедит себя, будто искренне желает подчиняться, в самом деле не хочет ничего другого, кроме как угодить Девам.