Огни Парижа
Шрифт:
Но Линетта тут же одернула себя. Мари-Эрнестина, конечно, окажется именно такой, какой описывала ее тетка, – доброй и дружелюбной. Да и как она могла оказаться иной, если все долгие годы разлуки она не забывала свою тетку?
Mademoiselle Антиньи всегда читала письма от своей племянницы Линетте. Как жалела теперь девушка, что не всегда слушала их достаточно внимательно!
Впрочем, письма всегда были очень короткие и в них даже не упоминалось о Париже.
«У меня все хорошо, я довольна!», «Я часто думаю о вас, дорогая тетушка»,
Линетта знала, что отец Мари-Эрнестины, Жюль Антиньи, был плотником. Кроме Мари-Эрнестины, в семье было еще двое детей.
Когда дети были еще маленькими, плотник сбежал от семьи в Париж с какой-то местной девицей. Отправившись на его поиски, жена оставила детей у теток, одна из которых жила в Мезьерсюр-Бренн, а другая служила гувернанткой в замке по соседству.
В Париже она нашла себе работу и прислала за старшей дочерью. Один из тех, у кого она служила, маркиз де Галифе, позже платил за обучение Мари-Эрнестины в монастырском пансионе.
Когда mademoiselle рассказывала Линетте все эти подробности, ей казалось, что она знает все об этой семье, но теперь девушка с грустью осознавала, что этих сведений было очень и очень недостаточно, чтобы составить впечатление о Мари-Эрнестине.
Еще до отъезда из Англии Линетта подсчитала, что Мари-Эрнестине двадцать девять лет. Стало быть, она последний раз виделась с теткой восемнадцать лет назад.
«Откуда же ей знать что-нибудь о ней?» – размышляла Линетта, стоя со своими вещами на ступенях дома № 11 на авеню Фридлянд.
Линетта позвонила в дверь и лишь тогда сообразила, что ей следовало бы обратиться в нижний полуподвальный этаж, где находились помещения для прислуги.
Девушка испугалась, что хозяйка дома рассердится, узнав, что ее прислуга принимает посетителей, которые имеют нахальство являться к парадному подъезду. Но было уже поздно. Линетта услышала шаги и звук отодвигаемого засова, и дверь распахнулась.
На пороге стоял лакей, но он был без ливреи и пудреного парика. Поверх белой рубашки на нем был пестрый, причудливого рисунка жилет с золочеными пуговицами.
– Мне нужно видеть мадемуазель Антиньи, – робко сказала Линетта.
Лакей с удивлением взглянул на ее багаж.
– Она не говорила, что ожидает гостей.
– Она не знала, что я приезжаю, – ответила девушка, – но у меня письмо для нее от тетки.
– Мадемуазель д'Антиньи еще не просыпалась. Я думаю, вам лучше войти и подождать, – сказал он как-то неуверенно.
Что за странный дом, где спят допоздна, подумала Линетта. К тому же странно, что слуга назвал Мари-Эрнестину «мадемуазель д'Антиньи». Только аристократические фамилии имеют приставку «де», так что здесь, вероятно, какая-нибудь ошибка.
Линетта нерешительно вошла в вестибюль. Стены его были увешаны гобеленами, на полу стояли экзотические растения в огромных фарфоровых вазах, с потолка свешивалась хрустальная люстра, а на красного дерева дверях висели тяжелые портьеры из синего бархата.
Слуга провел девушку в небольшую гостиную, отделанную в восточном стиле. На низеньких столиках, инкрустированных серебром и перламутром, Линетта заметила золотые сигаретницы и разнообразные мундштуки.
О мундштуках она знала из книг, но никогда раньше их не видела.
В гостиной стоял сильный табачный запах, и Линетта поняла, что здесь обычно курят.
– Если вы будете любезны подождать, – обратился к ней лакей, – я узнаю у горничной, когда мадемуазель может проснуться. Надеюсь только, что я не получу выговор за то, что пустил вас.
– Я тоже надеюсь, – пролепетала Линетта.
Было что-то невероятное в том, что с ней обходились как с гостьей хозяйки дома, а не с приятельницей одной из служанок.
У девушки мелькнула мысль, что за годы, проработанные в этом доме, Мари-Эрнестина могла занять в нем привилегированное положение, но она тут же напомнила себе, что Мари-Эрнестина не так давно проживает по этому адресу.
Пока слуга отсутствовал, Линетта решила осмотреться. Комната, в которой она находилась, была не похожа ни на одну из тех, что она когда-либо видела в жизни.
Над камином висела большая картина с изображением какой-то, как показалось Линетте, богини. Женщина рубенсовского сложения была обнажена до пояса, а нижнюю часть ее тела прикрывала голубая ткань.
Женщина была очаровательна: с нежно-розовой кожей, трогательным взглядом огромных глаз и полураскрытыми алыми губами.
Приглядевшись, Линетта заметила на раме пластинку с надписью: «Поль Бодри. Кающаяся Магдалина».
Линетта видела множество репродукций знаменитых произведений живописи, дважды была с мадемуазель Антиньи в Национальной галерее в Лондоне, и она сразу поняла, что картину писал мастер. «Кто же он такой, этот Поль Бодри?» – думала она. Ей не приходилось слышать о нем раньше. Вероятно, он не принадлежит к числу великих живописцев, решила девушка, но, вне всяких сомнений, он превосходно владеет кистью, а его натурщица просто прелестна.
Дверь за спиной Линетты раскрылась.
– Мадам просит вас наверх, – объявил слуга. – Она примет вас.
У Линетты дрогнуло сердце.
Что ж, по крайней мере, ее не прогнали прямо с порога. Значит, Мари-Эрнестина все-таки здесь. Но кто такая мадам? Ее хозяйка?
– Благодарю вас, – ответила она, стараясь не волноваться, и последовала за слугой вверх по лестнице, заметив по дороге, что теперь он был уже в ливрее.
Поднявшись на второй этаж, мужчина открыл дверь.
– К вам молодая особа, мадам, – церемонно доложил он.
Линетта вошла. Спальня походила на изящную бонбоньерку, обтянутую бирюзовым атласом, а кровать под огромным балдахином из голубого шелка напоминала трон среди облаков.