Огни рампы. Мир «Огней рампы» (сборник)
Шрифт:
– Но я не здорова… Я больна… Я ни на что не гожусь! – с мукой в голосе проговорила Терри.
– Послушайте! Я не знаю вашей истории, но если вы были больны и если это действительно то самое, на что намекала миссис Олсоп, – тогда все поправимо. Это не безнадежно! Если это болезнь крови, ее можно вылечить. Есть новое лекарство – оно творит чудеса! Вылечились уже тысячи людей! Я забыл, как оно называется… Но если у вас что-то подобное, вам можно помочь. – Он умолк. – Если вы, конечно, понимаете, о чем я…
Терри поразилась. Ее глубоко тронуло такое проявление терпимости и доброты.
– Да, я поняла,
– Вы уверены?
Она улыбнулась сквозь слезы.
– Да.
– Вы только не бойтесь… Я сам старый греховодник. Меня ничем не напугаешь.
Она поглядела на него с удивлением, а потом покачала головой.
– Уверяю вас – честное слово – я ничем таким не болела.
– Но вы же были больны?
– Да. Я пролежала три месяца в больнице с ревматической лихорадкой.
– И это все? Тогда на что же вы жалуетесь?
– Но я подорвала здоровье… У меня совсем не осталось сил! Я больше не могу танцевать… Я даже ходить не могу!
– Танцевать?
Терри немного помолчала, пытаясь справиться с чувствами.
– Да. Я была балериной.
– Ха! – рассмеялся Кальверо. – А я-то думал, что вы… Так значит, вы балерина!
Терри улыбнулась:
– Да. Я выступала в балетной труппе театра “Эмпайр”.
– Я так и знал, что в вас есть что-то утонченное! Я ведь часто видел, как вы выходите из дома или входите, и пытался угадать: кто вы?
– А я точно так же гадала про вас.
– Прошу прощения, мы ведь так и не познакомились как следует. Как вас зовут?
– Терри Эмброуз.
– Эмброуз? – Кальверо вопросительно поднял голову. – А я не мог слышать ваше имя раньше?
– Не думаю. У меня было сценическое имя – Тереза.
– Тереза… ну конечно! Я видел вас пару лет назад в роли Леды – в “Лебеде”.
– Это была Жене [18] .
– Да, верно, – ответил Кальверо с глуповатым видом.
18
Это явно неправильно (Jenet) написанная фамилия Аделины Жене (Gen'ee) – родившейся в Дании танцовщицы, которая была прима-балериной в “Эмпайр” в 1897–1907 годах.
– А я была ее дублершей.
– Правда?
Терри улыбнулась.
Кальверо встрепенулся, разволновался, рассыпался в невнятных обрывках фраз и извинениях.
– Ну вот, послушайте… Я мало что могу вам предложить, но если вам некуда идти, ради бога, оставайтесь здесь. Если, конечно… вы согласны побыть еще немного миссис Кальверо. Только не поймите меня превратно… только на словах, – сказал он шутливо.
– Но я точно не буду вас стеснять?
– Нисколько. У меня уже было пять жен. Одной больше, одной меньше – какая разница?
– Вы очень добры.
Кальверо внимательно на нее посмотрел.
– Я вижу, вы очень красивая. И очень ранимая – слишком ранимая. Но уверяю вас: я в таком возрасте, что могу просто платонически дружить с женщиной – и оставаться на самом высоком моральном уровне… Вы когда-нибудь слышали о Кальверо?
– Да, конечно, – ответила Терри.
– Ну так вот, он – это я.
– Вы?
– Во всяком случае, я им был. А потом я тоже попал в полосу неудач. Но не будем сейчас об этом. Давайте лучше займемся этим отличным горячим куриным бульоном, – сказал он и начал накрывать на стол.
Вскоре после ужина Терри опять уснула, а Кальверо тихо сидел рядом и читал вечернюю газету.
Закрывая перегородку между комнатами, Кальверо бормотал себе под нос: “Ну и ну, балерина”.
На улице трио изгоев опять играло мелодию “Жимолость и пчела”.
Разуваясь, Кальверо принялся тихонько насвистывать тот же мотив. В голове у него, как колесо рулетки, носились по кругу идеи: он задумал сочинить комедийную сценку с участием балерины. Три раза он переставал раздеваться, придерживал брюки и делал пометки. Чтобы сделать последнюю запись, ему пришлось вылезти из постели. А потом он заснул.
Неожиданно в дверь постучали, а потом кто-то крикнул: “Мистер Кальверо, поторопитесь! А не то опоздаете!”
Кальверо мигом проснулся и выскочил из постели. Не зная, за что хвататься, он стал одновременно умываться и одеваться, а тот же голос продолжал поторапливать его. Тогда в отчаянии Кальверо распахнул дверь и выбежал.
Он очутился в каком-то лабиринте и, пробежав по одному коридору, попадал в другой, отчаянно силясь добежать до сцены. Наконец он открыл дверь и оказался посреди оживленной улицы – голым. Он быстро шмыгнул назад и теперь уже оказался на сцене, все еще неодетый, перед большим зрительным залом. Публика радостно хлопала. В отчаянии он снова было бросился прочь, но на пути у него возникло множество разных декораций и люков, которые мешали ему убраться со сцены.
Наконец он оказался посреди сцены в костюме бродяги. Он исполнял припев “Песни о сардинке”.
Как хорошо сардинкой бытьИ плавать в глубине!Вот эта жизнь – по мне!И не страшны ни бури, ни удочки, ни сети!Там весело и мокро – мокрей всего на свете!Как хорошо сардинкой бытьИ плавать в глубине!Вдруг, посреди припева, его отрывает от пения ярко наряженная субретка (это – Терри) с очень глубоким декольте. Она расхаживает перед ним взад-вперед, держа в руках розовый зонтик от солнца. Кальверо проводит рукой по лицу, как будто ему докучает муха. Он начинает декламировать:
Сардинка на краешке банки сидела,Но вот чей-то голос воскликнул: “Консервы!”Ах, вот здесь какое задумали дело!Злодею вскричала в сердцах: “Браконьер вы!”…Лежала она внутри банки под крышкой,И в масле тонули такие мыслишки:“Вчера еще все было так интересно,А завтра… так празднично… деликатесно!”Пока он декламирует, девушка снова проходит, а потом наклоняется, чтобы завязать шнурок на башмаке. Кальверо обращается к дирижеру оркестра.