Огонь! Бомбардир из будущего
Шрифт:
Ну что же, хотят знать – можно и рассказать. Дело прошлое, с корабля меня вряд ли выкинут. Я начал с начала – о том, как мы с ладьи взяли бочки с порохом, вплавь привязали их у пера руля на шведском фрегате и взорвали. Офицеры, которые внимательно слушали, тут же задали вопрос: а как в воде удалось поджечь фитиль? Я достал из-за пояса пистолет.
– Мы брали с собой разряженные пистолеты, поджигали фитиль искрами от замка.
Офицеры шумно заговорили друг с другом на шведском. Далее в разговор вступил капитан – а как удалось отмерить длину фитиля?
– Я сделал фитили из бумаги, набил их плотно порохом, один фитиль зажег и засек время.
Далее мы долго разговаривали, офицеров в основном интересовали технические подробности, в ходе самого боя они участвовали, пересказывать эту сторону не пришлось. Их интересовало, почему мое оружие так далеко и точно стреляет, по моему разрешению вестовой принес из моей каюты штуцер. Когда я расчехлил его, офицеры внимательно стали его рассматривать,
– И как далека и точна стрельба из него?
– Можно попасть в голову на тысячу шагов.
– О! Гут, зер гут!
Офицеры попросили подержать оружие, долго его рассматривали, наконец капитан усадил офицеров, я зачехлил штуцер.
– А как удалось так ловко нас подловить?
Я рассказал, что во время боя надо думать, мысленно ставя себя в положение противника, стараясь предугадать его шаги и действия с тем, чтобы опередить их. Капитан достал из шкафчика бутылку, разлил по кубкам, провозгласил тост за достойного уважения противника, у которого он лично многому научился. Офицеры встали, каждый старался чокнуться лично, выпили, я тоже не отказался.
– Кожин, – обратился ко мне капитан, – я с удовольствием зачислю вас офицером на свой корабль, не хотите ли подумать?
Я отказался, сославшись на то, что я лекарь, а не воин и мне больше нравится лечить, а не убивать.
– Судя по тому, что тебя сопровождают послы и ты будешь лечить нашего короля, это неплохо получается. Я, как капитан и офицер моего корабля, с удовольствием сделаю все, чтобы вояж доставил удовольствие.
Мы раскланялись, и я отправился в свою каюту, время уже было позднее. Выпитое вино приятно согревало тело, и я быстро уснул. Поутру оставили по левому борту остров Готланд, в это время мы с офицерами пили вино. Послы, позавтракав, быстро покинули капитанскую каюту. Насколько я понял, военные моряки и послы не очень любили друг друга. Ближе к полудню в каюту постучал капитан, пригласил на верхнюю палубу, попросив потеплее одеться. Я вышел и подошел к капитану, он стоял по правому борту с подзорной трубой в руке.
– Узнаете? – Он протянул руку.
Вдали, справа от нас, проплывал небольшой остров, сначала я даже не понял, почему я его должен узнать, но, вглядевшись в протянутую мне подзорную трубу, узнал остров, где мы воевали со шведом. Да, вот и мыс, проливчик. Выглядел он зимой немного не так, поэтому мне не удалось его узнать с первого взгляда. В душу нахлынули воспоминания – о побеге, купце Григории, славных ребятах Федоре Карасеве и Онуфрии Оглобле. Правда, капитан скучать не дал, мы прошли в его каюту, где выпили на брудершафт, потом каждый сказал по тосту, в общем, все переросло в хорошую выпивку, но на ногах все стояли твердо, на службе все-таки. В полдень следующего дня подходили к Стокгольму, медленно тянулись по шхерам, пока впереди не вырос город. Я попрощался с капитаном и офицерами, расстались мы добрыми знакомыми, а ведь не так давно обменивались ядрами и могли убить друг друга. Мы опустились на берег, моряки снесли наши вещи. На причале уже ждали кареты. Мы проехали по городу и выехали из него. В пригороде располагался старинный замок с башенками и узкими окнами-бойницами. Меня отвели в комнату, где я оставил сумки с инструментами и вещами, и один из послов повел меня по замку. Я вертел головой – было интересно, замок производил более суровое впечатление, чем у французского или английского королей. Толстые дубовые двери, закопченные от факелов стены и потолок, почти во всех комнатах – развешанное по стенам оружие – и не сабельки, шпаги или рапиры, как у Людовика, а огромные секиры, мечи, копья. Ну ясно – наследники викингов. Мы вошли в огромный зал, на полу громадный ковер, на стеллажах – гобелены. В зале стоят длинный стол и лавки вдоль него. Все из мореного дуба, тяжеловесное, отполировано сотнями и тысячами рук и задниц в кожаных штанах, что за ними и на них сидели. Зал был пуст, мы прождали около получаса, когда открылась боковая дверь, и мы вошли в комнату – вероятно, кабинет короля. Две стены занимали стеллажи с книгами, по этим временам – редкость и богатство, на двух других висело оружие, как простое, побывавшее в битвах, судя по зазубренным лезвиям, так и богато украшенное, изящное – наверное, дары или трофеи. Почти в центре комнаты, в кресле за столом сидел король, довольно просто одетый. Суконный камзол без особых украшений, кожаные сапоги, на голове – шапочка. Высок, как все шведы, русоволос, с серыми глазами и взглядом исподлобья. Мы склонились в поклоне, когда я выпрямился, король внимательно меня разглядывал. Посол что-то долго говорил по-шведски. Король его прервал.
– Сможешь ли ты помочь мне?
Посол послушно переводил.
– Извините, ваше величество, сначала я должен вас осмотреть.
– Да что тут смотреть, – король снял с головы шапочку.
Еперный театр! На голове красовалась здоровенная опухоль размером со здоровенный мужской кулак – багрового цвета, изъеденная язвами, сукровицей и дурно пахнущая. Я спросил согласия, приблизился, начал осматривать и ощупывать. Рак кожи, без сомнения. Дал ли он уже метастазы – неясно, да и выяснить не представлялось возможным. Конечно, я прощупал все доступные лимфоузлы – заушные, надключные – вроде бы нет, но кто поручится, что метастазов нет в легких или других органах. И как оперировать – опухоль убрать можно, но, учитывая, что придется вместе с опухолью убрать и соседние участки кожи – получится большой кожный дефект, чем его и как закрыть. А я не онколог и не пластический хирург. Я стоял и смотрел на опухоль, проигрывая в голове десятки вариантов. Мое молчание расценили как сомнение. Посол стал говорить, что, по мнению самых известных врачей, которые осматривали Карла Густава, опухоль неизлечима, никто не взялся, но по письмам Людовика и Якова, сей лекарь творит чудеса и делает невозможное. Я прервал словоблудие посла, уселся напротив короля на стул и уставился на опухоль на голове, прикидывая и так и сяк. Постепенно начал вырисовываться один вариант, правда, надо было обмозговать его более тщательно и обговорить его с королем. Я посмотрел королю в глаза – во время моего осмотра он не проронил ни слова – и увидел в его глазах надежду – надежду на меня, надежду жить. Если я вначале колебался, то теперь решился.
– У меня, так же, как и у вас, государь, есть один только вариант, не самый быстрый, но хочу надеяться, что правильный. От вас потребуется согласие, терпение и вера в меня. Кое-что в лечении покажется странным, в течение двух недель после операции вас никто не должен видеть, кроме меня. Устраивают ли вас, государь, такие условия? Если да, я попробую сделать все, что могу.
Посол перевел мои слова и тут же обратился ко мне:
– Как смеешь ты ставить условия государю, как у тебя…
Король поднял руку, и посол заткнулся на полуслове. Король ответил коротко:
– Я согласен на все, что ты сказал, только поясни – почему меня никто не должен видеть?
– Я все продумаю до конца, до мелочей, потом объясню, сейчас я не готов.
– Хорошо, к тебе будет приставлен слуга. В твоем распоряжении – любая еда и одежда, захочешь женщину – только скажи, но думай быстрей, я устал болеть и ждать.
Я поклонился и, сопровождаемый послом, вышел. В комнате я улегся на кровать, мне всегда лучше думалось лежа, в тишине. В институте нам показывали в травматологии, как закрывают дефекты кожи лоскутом на ножке. Это когда к дефекту подводят – ну, скажем, руку, от нее не до конца вырезают кусок кожи, желательно с сосудистыми и нервным пучком и подсаживают на дефект. Когда новый лоскут приживется, питающую его кожицу отсекают. Проблема в том, что королю придется дней десять после операции ходить, есть, спать с прибинтованной к голове в поднятом и неподвижном состоянии рукой. Еще и не вопрос – как приживется на новом, не очень здоровом месте кожный лоскут. Я никогда не занимался подобными операциями, не знаю всех тонкостей, так – общее представление, специалисты же в мое время учились этим тонкостям годами. Как я иногда жалел, что не подался в пластические хирурги – подтягивать лицо, делать упругие грудки и попки, никаких срочных операций по размозжению почки после аварий или раздробленного таза с разрывом мочевого пузыря. Опять же – уважение и почет, да и денежки немалые. Ладно, размечтался – будут и кофе, и какао с чаем в постель. Ежели обойдется все. Я видел близко четырех монархов, правивших большими государствами, повелевавших судьбами миллионов подданных, но впервые увидел человеческие глаза, в которых боль и надежда. Это меня задело. Я позвонил в колокольчик, слуга возник сразу, как будто стоял за дверью.
– Чего изволит господин? – на чистом русском.
– Перо и бумагу, бумаги много.
Слуга поклонился и исчез. Через несколько минут заявился с пером, чернильницей и стопкой отличной, явно китайской работы бумаги. Я начал прорисовывать ход операции, отводил свою руку вверх и на себе в зеркало смотрел, откуда лучше взять кожный лоскут и какие сосуды надо сохранить. Голову придется наклонять, лоскут взять с левой руки – вдруг правой надо будет что-то подписать или еще какая надобность возникнет. С каждым исчерканным листом бумаги уверенность моя крепла – может, должно получиться. Выглядит, конечно, со стороны диковато, как-то еще король к этому отнесется, если бы я в животе у него ковырялся – другое дело, здесь же ему придется ходить с поднятой и прибинтованной к голове рукой, объяснять придется, не дай бог, сочтут колдуном или еще кем. Вроде шведы протестанты, но от разгула инквизиции времени прошло немного. После почти суток размышлений я решился на разговор с королем. Позвав слугу, я велел отвести меня к королю. Слуга довел меня до покоев, где меня остановил какой-то вельможа. Я объяснил, что хочу говорить с королем, от удивления глаза у вельможи выпучились, что у вареного рака.
– Тебе назначена аудиенция?
– Нет, но я прошу доложить обо мне.
Тот нехотя направился за дверь и почти тут же выскочил назад, угодливо улыбаясь, пригласил в комнату. Король сидел на кресле, почти в той же одежде, только шапочка была другая. Я медленно объяснил, что хочу сделать, почему надо брать лоскут живой кожи с руки, показал нарисованные рисунки. Карл внимательно слушал, задал несколько вопросов, затем хлопнул по столу ладонью:
– Я согласен, не слышал ранее о таком, но ты первый, кто предложил реальную помощь. Отдаю тело свое тебе, и да поможет нам Бог. Когда?