Огонь! Бомбардир из будущего
Шрифт:
– Та, та, нога болеть, надо лечить.
Я осторожно стащил с ноги чулок. Нога в голеностопе уже распухла, наливалась красно-синюшным. Осторожно прощупал – да, вывих. Попросил старшего из охраны придержать ногу, резко дернул и повернул стопу. Со щелчком стопа встала на место. Пациент заорал от боли. Старший сделал угрожающую рожу и двинулся ко мне.
– Быстро давай холстину, туго перетянуть ногу надо.
Старший в растерянности остановился. Франц перестал орать, боль уходила.
– Что стоишь, делай, как сказали.
Охранник крутил головой,
– Молодец, я уже здоров?
– Надо три-четыре дня не ходить, ногу поберечь, нужен покой, лежать в постели.
– Дел много, как же лежать?
Я решил пугнуть:
– А то можно остаться хромым.
– Ист гуд. Ладно, послушаем лекаря. Дай ему денег.
Охранник сунул мне серебром рубль.
– Откуда будешь?
– Московит я, здесь проездом, разбойники нас пытались ограбить, людишек побили.
– Да, да, да, просто беда с разбойниками.
Надо не упускать случай.
– Дня через три-четыре надо снять повязку и осмотреть ногу.
– Подойдешь в Москве в Немецкую слободу, мой дом тебе всякий покажет.
– Хорошо, господин.
Я слегка, на европейский манер, поклонился. Чертовски плохо, не знаю немецкого языка. Татарскому в плену научился, в своем времени английский учил, а вот немецкий?! Во время Петра многие его сподвижники говорили на немецком или голландском.
Мы с Тимофеем вышли из управы, поднялись на судно, и так уже целый день потеряли, правда, с пользой для меня. Франц Лефорт – это не купец или ювелир, я знал, что очень скоро он наберет вес, после Петра будет вторым человеком в государстве, в большом уважении у Петра.
К вечеру следующего дня пристали уже в Москве, на моей, вернее уже Михаила, пристани.
– Здесь будет место твоего причала. Без моего разрешения не отплывать. Держи пока денег – расплатись с командой, набери новых людей, только отбирай потщательнее. Продукты заготовь, оснастку, где веревки гнилые – поменяй. Несколько дней я тебя беспокоить не буду. Если нужда какая возникнет, я пока в доме Кожиных, в Петроверигском переулке жить буду, а там видно будет.
Мы по-дружески расстались. Идти было недалеко, да и повозок поблизости не было, пошел пешком. Ополовиненный мешок с деньгами не сильно обременял, дошел быстро, даже не запыхался. Прислуга узнала, впустила. Я сразу прошел на второй этаж, в кабинет Михаила. Поздоровавшись, уселся в кресло. Достал из мешка деньги, отсчитал и вернул Михаилу.
– Спасибо, брат, выручил, но долг платежом красен, возвращаю, а вот саблю и пистолеты пока оставлю, они мне жизнь спасли. – Я коротко пересказал матросский бунт, упомянул о знакомстве с Лефортом, о том, что арендовал судно с командой. Теперь я попросил Михаила подыскать мне жилье. Тот замахал руками:
– Что ты, что ты, совсем меня обидеть хочешь? Живи, сколько надо, ты меня нисколько не стесняешь, да и мне интереснее, поговорить можно с кем-то, не с холопами же.
– Все так, Михаил, да только не монах я, вдруг женщину захочется, да и своих слуг нанять хочу, им тоже где-то спать надо. По возможности буду сам часто заходить, да вас в гости ждать буду, но все-таки свой дом хочу заиметь.
– Ну чего же, вольному воля. Я поговорю с сыном, он найдет что-нибудь подходящее.
– Только не очень большой, денег у меня не так много, да и дела своего пока нет.
В заботах пролетели два дня, пора было наведаться к Лефорту. Я выпросил у Михаила пролетку и поехал в Немецкую слободу. На месте спросил дом Лефорта, мне его тут же указали. У дома стояли уже знакомый экипаж и та же охрана. Меня узнали, провели в дом. Войдя в комнату, поклонился Лефорту, тот меня тоже узнал, улыбнулся скупо:
– Здравствуй, лекарь. Бог дал тебе хорошие руки, нога почти не болит, по дому хожу уже хорошо.
– Посмотреть ногу надо, повязку снять.
– Некогда мне сейчас, уезжаю. Вот что, поедем со мной, место в карете есть, на ходу и посмотрим. Обратно тебя отвезут.
Ну что же, так оно, может, и лучше. Два охранника, поддерживая, а по ступенькам и вообще на руках, вынесли своего господина, усадили в карету, следом, на сиденье напротив, уселся и я. Дверцу прикрыли, и карета тронулась. Я стянул туфлю и чулок пациента, осмотрел ногу. Суставчик был иссиня-желтый, но отек ноги спал, так, легкая припухлость. Пропальпировал кости – переломов все-таки нет. Пожалеешь, что нет рентгена. Помог надеть чулок и туфлю.
– Надо поделать компрессы вот с этими травами неделю, затем попарить несколько дней ногу.
Франц слушал внимательно, а бумагу с названиями трав спрятал за обшлаг левого рукава. Еще по первому моему переносу сюда я усвоил, что чужестранцы более тщательно заботятся о своем здоровье, чего не скажешь о нашей нации – не болит и ладно, а если болит – выпей водки и пройдет. Не скоро, ох, не скоро мы будем европейцами. За неспешным разговором выехали за город. У каких-то рвов бегали солдаты в одинаковых синих мундирах. Я попытался вспомнить– то ли преображенцы, то ли семеновцы. А может, их и вообще еще нет, просто потешные полки Петра. Францу помогли выйти из кареты, к нему подбежал долговязый подросток, азартно обнял Франца. Тот поморщился.
– Фу, что у русских за манера сразу обниматься, Петр!
Я мысленно ахнул – так вот это Петр, будущий вершитель судеб России, реформатор и одновременно палач стрелецкий, просветитель и алкоголик. В нем было столько намешано, что сразу не определить, чего больше – плохого или хорошего. Но однозначно одно – сделать ему предстояло многое.
– А это кто с тобой, Лефорт? Почему не знаю?
– Лекарь это мой, друг Петенька.
Я скромно вышел из-за спины охранника. Петр окинул меня внимательным взглядом выпуклых, даже слегка каких-то выпученных глаз.