Огонь и ярость. В Белом доме Трампа
Шрифт:
Отблагодарить он мог своим энтузиазмом, живостью, спонтанностью и, если на секунду отвлекался от постоянной зацикленности на себе, язвительным замечанием по поводу слабостей его оппонентов и их сокровенных желаний. Политику, по Трампу, губят инкрементализм и люди, слишком много знающие, готовые спасовать перед разными сложностями и конфликтами интересов еще до того, как сделают первый шаг. Поэтому не кто иной, как мало что знающий Трамп, по мнению его сторонников, может дать старой системе сумасшедшую надежду.
Джаред Кушнер за короткое время – меньше, чем за год – превратился из стандартного демократа, каким он был воспитан, в приспешника трампизма, озадачивая друзей и собственного брата, чьей страховой компании Oscar, основанной на деньги семьи Кушнеров, было суждено пасть жертвой отозванной
Эта смена убеждений стала отчасти результатом бэнноновского настойчивого и харизматичного наставничества – своего рода живого столкновения с радикальными идеями, которые прошли мимо Кушнера еще в Гарварде. И этому поспособствовало разочарование в либеральных элитах, которые он попытался охмурить, купив New York Observer, что ему потом аукнулось. Включившись в предвыборную кампанию, он убедил себя в том, что, чем ты ближе к абсурду, тем все осмысленнее, – трампизм это такой политический прагматизм, который рано или поздно убедит каждого. Но самым главным козырем была их победа. И он не собирался смотреть дареному коню в зубы. А если в трампизме что-то не так, то, твердо верил он, ему удастся это поправить.
Кушнер удивился бы – он всегда не столько восхищался Трампом, сколько посмеивался над ним, – но он чем-то напоминал своего тестя. Отец Джареда, Чарли, был поразительно похож на отца Дональда, Фреда. Оба подавляли своих детей, а те, вместо того чтобы предъявлять потом претензии, демонстрировали преданность. В обоих случаях все было жестко: воинственные, бескомпромиссные, безжалостные отцы причиняли страдания своему потомству, которое должно было завоевывать их одобрение. (Старший брат Трампа, Фредди, по словам многих, гей, потерпел неудачу и, спившись, умер в 1981 году в сорокатрехлетнем возрасте.) Во время рабочих совещаний коллеги смущались, наблюдая за тем, как Чарли и Джаред Кушнер при встрече обмениваются поцелуями и взрослый мужчина обращается к отцу “папочка”.
Ни Дональд, ни Джаред, имея таких властных отцов, не пришли в окружающий мир людьми подавленными. Неуверенность в себе компенсировалась твердостью установок. Оба “с периферии” (Кушнер из Нью-Джерси, Трамп из Квинса), они горели желанием проявить себя, заявить свои права на Манхэттен и производили впечатление самоуверенных, самодовольных и заносчивых. Оба ходили такие лощеные, что это производило впечатление скорее комическое, чем благородное. Оба, сознательно или бессознательно, кичились своей привилегированностью. “Некоторые привилегированные люди, отдавая себе в этом отчет, стараются прятать концы в воду – Кушнер же каждым словом и жестом это подчеркивал, иногда просто не осознавая”, – сказал один высокий начальник из нью-йоркских СМИ, имевший дело с Кушнером. Оба существовали в своем узком привилегированном кругу. Главной задачей, которую они себе ставили, было пробраться в еще более привилегированный круг. Восхождение по социальной лестнице – вот чем они занимались.
Джаред часто обращался к старшим товарищам. Руперт Мёрдок проводил с ним на удивление много времени. Молодой человек спрашивал совета у пожилого медиамагната, сам планируя пробиться в эту сферу. Еще Кушнер долго обхаживал Рональда Перельмана, миллиардера-финансиста и мастера поглощений, который позже будет принимать Джареда и Иванку в своей домашней синагоге во время больших еврейских праздников. И, разумеется, Кушнер обхаживал Трампа. Тот проникся к нему теплыми чувствами и с необычной для себя толерантностью отнесся к желанию дочери перейти в ортодоксальный иудаизм, поскольку это было необходимым условием брака. Точно так же Трамп в молодости искал себе пожилых покровителей, включая Роя Кона, яркого адвоката и посредника, который был правой рукой главного жупела “красных”, сенатора Джо Маккарти.
Но в какой-то момент он столкнулся с грубой реальностью: мир Манхэттена и в особенности живой голос Манхэттена, масс-медиа, его отверг самым жестоким образом. Они давно ополчились против Дональда Трампа как неудачника и легковеса и списали его за страшный грех – по крайней мере в их понимании – откровенное заигрывание с ними. Его слава казалась вывернутой наизнанку: он прославился своей бесславностью. Такая вот насмешка.
Чтобы оценить пренебрежительность медиа и их иронию на разных уровнях, лучше всего обратиться к New York Observer,
Газета New York Observer, запущенная в 1987 году, была прихотью богатых, что нередко случается с провальными масс-медиа. Такая примитивная еженедельная хроника событий в Верхнем Ист-Сайде, самом богатом районе Нью-Йорка. Ее замысел состоял в том, чтобы подавать этот район как отдельный городок. Но она оставалась на периферии общественного внимания. Разочарованного владельца, Артура Картера, сделавшего состояние на первоначальном слиянии капиталов на Уолл-стрит, познакомили с Грейдоном Картером (однофамилец), основателем журнала Spy, нью-йоркской копии британского сатирического издания Private Eye. Spy стал одним из журналов восьмидесятых, таких, как Manhattan, Inc., заново запущенный Vanity Fair и New York, зацикленных на “новых богатых” и на том, что представлялось поворотным моментом в жизни Нью-Йорка. Трамп был одновременно символом и анекдотическим персонажем новой эры преуспевания и успеха, прославляемых этими СМИ. Грейдон Картер стал издателем New York Observer в 1991 году и не только переориентировал еженедельник на мир больших денег, но, в сущности, сделал его главной газетой для других изданий, пишущих о медиакультуре, и для больших воротил, желавших чаще попадать в СМИ. Кажется, еще никогда не было такого самодостаточного и авторитетного издания, как New York Observer.
Дональд Трамп и другие из поколения “новых богатых” жаждали, чтобы их жизнь освещали на страницах масс-медиа – New York Post Мёрдока стал эффективным архивариусом придворной жизни новой, голодной до публичности аристократии, – а New York Observer освещал сам процесс освещения. История Трампа была историей о том, как человек жаждет оказаться в центре истории. Бесстыжий, пошловатый и нравоучительный: если ты готов пойти на риск самоуничижения, то ты завоюешь мир. Трамп объективно стал примером возросших аппетитов к успеху и славе. Трамп свято верил в то, что он понимает все про медиа – кого ты должен знать, как надо им подыгрывать, какую информацию можно выгодно продать, какую ложь ты можешь себе позволить и какую ложь они от тебя ждут. А медиа так же свято верили, что они знают все про Трампа – его амбиции, заблуждения, вранье и готовность бесконечно понижать планку, лишь бы добиться внимания к своей персоне.
Грейдон Картер вскоре использовал New York Observer в качестве трамплина для завоевания Vanity Fair, где, как он считал, удастся получить доступ к знаменитостям покруче Дональда Трампа. В 1994-м в Observer его сменил Питер Каплан, издатель с повышенной постмодернистской иронией и признаками апатии.
Трамп, по словам Каплана, сменил образ. Если раньше он был символом успеха и, как следствие, объектом шуток, то теперь, с изменением духа времени (и необходимостью рефинансирования больших долгов), он стал символом неудачи и объектом шуток. Это был сложный разворот, и не только в отношении Трампа, но и в том, как СМИ себя оценивают. Дональд Трамп стал олицетворением ненависти СМИ к самим себе: интерес к нему и его раскрутка привели к моральному осуждению тех, кто о нем рассказывал. В результате Каплан объявил, что Трамп их больше не интересует, так как любой материал о нем уже превратился в клише.
Важным аспектом каплановской New York Observer с ее признанным лидерством в медиасфере было то, что газета превратилась в главную школу по подготовке нового поколения журналистов для разных нью-йоркских изданий, и сама журналистика стала больше рефлексировать и соотносить происходящее вокруг с собой. Для каждого, кто работал в этих медиа, общение с Дональдом Трампом олицетворяло профнепригодность: не дай бог, придется о нем писать. Не писать о Дональде Трампе и, уж точно, не принимать его слова всерьез – это стало моральным кодексом.