Огонь, мерцающий в сосуде

Полякова Татьяна Викторовна

Это было легче сказать, чем сделать.

– Когда ты уезжал... ты оставил ей деньги? – задала я вопрос.

– Немного. Чтобы хватило на первое время.

– Достаточно для того, чтобы открыть кафе?

– Вряд ли.

– Она могла откладывать деньги, пока жила с тобой, – скорее для самой себя сказала я, просто думала вслух.

– Вот это маловероятно. Она не привыкла в чем-то себе отказывать, жила на широкую ногу и искренне считала, что так будет всегда. Хотя я предупреждал: мы с ней не из тех, кто живет долго и счастливо и умирает в один день. Я думаю,

мой отъезд стал для нее серьезным испытанием, прежде всего потому, что о деньгах она привыкла не беспокоиться.

– Она любила тебя, – сказала я, наверное, излишне резко. Его тон, даже то, как он сидит в кресле с видом барина, здорово задели, точно речь шла не об Ольге, а обо мне. Приступ женской солидарности, именно так он это расценил, судя по усмешке, которая тут же появилась на его физиономии.

– Да, наверное. А я – нет. И компенсировал отсутствие любви банкнотами. Скаредность не в моем характере.

– Она была знакома с Сериковым? – подумав, спросила я.

– Понятия не имею.

– Была ли она знакома с Надеждой, ты тем более не знаешь... Черт, ты выбросил мой мобильный, там номер Наташи, подруги Захаровой... Возможно, она знает... Надо ехать к ней...

– Наберись терпения. Через несколько часов ты получишь ответы на все свои вопросы. – Он взглянул на часы и добавил: – Думаю, часа через три. А пока, будь добра, позавтракай.

Конечно, мне было не до завтрака, но Бессонов настаивал, и, сидя с набитым ртом, я продолжала гадать:

– Допустим, Ольга нуждалась в деньгах...

– Ты что, ее подозреваешь в похищении? – вроде бы удивился он.

– Не знаю, – честно призналась я. – Мне не хотелось бы думать, что она имеет отношение к гибели ребенка... но эти газеты в доме... и ее странные слова о призраках. Надеюсь, это все-таки не она.

– Хочешь, пойдем в кино? – неожиданно предложил Бессонов.

– В кино?

– Ну, да. Или поедем за город. Болтаться по улицам с моей физиономией все-таки не стоит. Проведем время с пользой...

– У нас наконец-то появилась зацепка, хоть какая-то, а ты...

Тут в дверь постучали, Бессонов пошел открывать и вернулся вместе с Сергеем.

– Ну? – спросил без особого интереса, обращаясь к нему.

– Единственная родственница старухи Болеславской – ее внучатая племянница Быкова Ольга Александровна, которая и вступила в права наследства несколько месяцев назад. Проживал ли кто в доме на протяжении последних десяти лет, установить будет непросто, по крайней мере на это потребуется время. Из бывших соседей никого не осталось, а нынешние сидят за заборами и мало что видят. За коммунальные услуги платили исправно, вероятно, та самая родственница.

– Ольга говорила, земля там – на вес золота, – вмешалась я. – Почему она не продала дом? – вопрос, конечно, риторический, вряд ли Бессонов мог на него ответить.

– И это мы скоро узнаем, – кивнул он. – Ну, так что, в кино или на прогулку?

– Какая, к черту, прогулка? – возмутилась я.

– Тебе надо отвлечься. Ты чересчур близко к сердцу принимаешь эту историю. Какой смысл бегать по номеру и изводиться себя вопросами?

–

Хорошо. Пусть будет прогулка.

– И никаких разговоров о похищении и убийствах, – добавил он.

* * *

Мы отправились за город, бродили по лесным тропинкам, сопровождаемые охраной. Бессонов не хотел ничего слышать о похищении, а я не могла думать ни о чем другом, в результате почти все время мы молчали. Наконец раздался звонок на мобильный, Бессонов ответил и удовлетворенно кивнул.

– Они подъезжают, – сказал он, обращаясь ко мне. – Пора возвращаться.

– О ком ты говоришь? – нахмурилась я.

– Это сюрприз. Не уверен, что приятный, зато в этом деле можно будет поставить точку.

Вскоре мы были в гостинице, я терялась в догадках, но с вопросами не лезла, если Бессонов обещал, что сегодня я все узнаю, можно и потерпеть.

Не успели мы войти в номер, как ему опять позвонили, а минут через десять раздался стук в дверь.

– Открывай, – кивнул он мне. – Надеюсь, на ногах ты устоишь. Если нет, кричи громче, успею подхватить тебя на руки.

Облизнув пересохшие губы и прислушиваясь к биению своего сердца, я потянула дверь на себя... На пороге стояла Генриетта в компании двоих мужчин богатырского телосложения, испуганная и несчастная. Признаться, ее появление не особенно удивило, чего-то в этом роде я и ждала, а вот она... Генриетта отступила на шаг, бормоча:

– Ты? Но... как ты... Кто эти люди?

– Проходи, – вздохнула я, она вошла, растерянно переводя взгляд с меня на Бессонова, а потом на своих конвоиров.

– Эта дурочка не придумала ничего умней, как устроиться в гостиницу по твоему паспорту, – сказал Бессонов. – Избавила нас от необходимости искать ее по всей России. Все это время она оставалась в нашем городе, собственно, там ее и следовало сдать ментам, пусть разбираются, но я подумал, ты захочешь с ней поговорить, прежде чем она отправится за решетку.

– Кто это? – испуганно спросила Генриетта, которую я упорно продолжала называть так.

– Мой муж. Пожалуйста, садись. – Она покорно села на диван, а я устроилась рядом. – Мне придется многое тебе рассказать... как я узнала и вообще... – Говорила я, должно быть, не очень толково, собиралась с силами, но начать решила с главного: – Твой отец... он... несколько дней назад его убили. Думаю, ты знаешь, кто.

Она закрыла лицо руками, но тут же их убрала, лицо ее кривилось от боли, но слез не было.

– Пожалуйста, оставьте нас, – попросила я Бессонова, взяв Генриетту за руку.

– Нет, – покачал он головой. – Неизвестно, что придет в голову этой девице. Пусть привыкает к слушателям, теперь рассказывать о своих подвигах ей предстоит долго.

– Прекрати... – умоляюще произнесла я и вновь повернулась к Генриетте: – Я... я не верю, что ты... что ты могла убить ребенка.

И вот тогда она заплакала. Беззвучно, глядя куда-то перед собой, до боли стискивая мою руку.

– Хорошо, что это наконец кончится, – с трудом произнесла она. – Сколько раз за эти годы я сама хотела во всем признаться...