Огонь неугасимый
Шрифт:
Нет, Иван не любил самобичевания, сдаваться он тоже не собирался, но понимал: недооценка противника и небрежная подготовка отбросили все дело назад.
Дорога вдоль дровяного склада была хорошо знакома, шагал Стрельцов уверенно, лишь изредка попадая в лужи, только что налитые настырным и нудным дождем. Обычное явление, привычное дело. В ненастье тут всегда высвистывает и хлобыщет. В потемках нельзя миновать все лужи до единой. Но почему же раздражает все это сегодня, не Мошкара же заведует дождями и ветром?
«Подговорю шоферов здешних, пусть бы хоть по одной ходке шлака
— Иван! Ой, Иван! Да погоди ты, кто ж так бегает?
Остановился Стрельцов. И сам удивился: улыбается-то с какой стати? Прислушался к торопливым шагам, окликнул тихо:
— Ты, Зойка?
— Бегу, бегу за тобой чуть не от самой вахтерки… — И, поскользнувшись, ухватилась за Иванов рукав. — Темно, как в погребе, лужи набулькало, хоть плотину ставь. А ты… Здравствуй.
Теплее как-то сделалось под промозглым сеянцем. И светлее. И уютнее. Странно. Смело взял Иван Зою под руку, спросил беззаботно:
— Опять штурмуете, товарищ Зоя? Жадные вы, оказывается. Или он вас так нашарахал?
— Это я с репетиции, — охотно пояснила Зоя. — Получится, нет ли — все равно интересно. Понимаешь, решили «Иркутскую историю» поставить. Думали: просто, о рабочих, а оно, оказалось, не тут-то было. А ты что, за получкой стоял?
— Не-э, — понял Иван нехитрый намек. — Да и кошелечка у меня нету. — И крепче, смелее сжал руку Зои.
Правду сказать, довольно странные отношения сложились у Стрельцова с этой девушкой. Жили почти соседями. Хотя и не ровесники, видели друг друга часто, учились в одной школе. Правда, Иван заканчивал десятый класс, когда Зоя перешла только в пятый. Знал Иван, что Зоя — дочь погибшего партизанского комиссара — родилась через полгода после гибели отца. Знал, что зовут ее Богомолкой, хотя никому и никогда сама Зоя не молилась. Мама ее, раздавленная невзгодами, прислонилась к сердобольным местным баптистам, пела какие-то песни в молельном баптистском доме. Знал и о том, что Зоя после школы пошла продавцом. И хотя сам никогда пончиков не покупал, нередко слышал голосистое: «Пончики, пончики, пончики!»
Иван не знал, что Зоя бросила свой лоток, хотя видел ее в цехе мельком. А две недели назад непогожим вечером встретились, что называется, нос к носу. Ветер в тот вечер выл, как осатанелый, высвистывая такое разбойное в радицких проулках и отщелках, что хотелось спрятаться хоть куда-либо. Дождь, хотя и не очень сильный, засекал в самую душу, под ногами непролазь, вокруг — темень. Настроение дрянное, и хотя Иван то и дело подсвечивал себе карманным фонариком, чуть не все подряд лужи промерил ногами. Бывает. Ты на них злишься, они на тебя. Ты им хоть бы что, а они тебя с ног до головы.
И вдруг — явление. Вернее сказать, не увидел, услышал Стрельцов, что кто-то впереди барахтается. Не диво. Особенно в получные дни. Хватит человек с жадности двести с прицепом, вроде с места двинется, а в дороге ослабнет и ляжет на ночлег в какой-либо мягонькой колдобине. И не из сочувствия, не злорадствуя,
— Погоди, браток, насовсем не укладывайся, сейчас я тебя на буксир возьму.
— Иди-ка своим путем, нечего приставать, — услышал в ответ знакомый голос. Удивился. Зойка. Ей-то с чего лужи мутить? Мама какая-никакая, в рот спиртного сроду не брала, неужели у той толстой ведьмы профессиональную науку успела перенять? Но голос нормальный, трезвый. Правда, сердитый. Подошел, осветил Зойку, огромную лужу от края до края дороги, спросил недоуменно:
— Ты что — щучат мутишь или мелиорацией решила заняться?
— Тебе сказано: топай! — И все же пояснила немного мягче: — Обронила. Деньги. Первую получку. Сто раз ее всю перещупала, а она, черт ее мерил бы, прорва чертова… — И всхлипнула. Сложила руки ковшиком и подула в них, как зимой.
— Давай вместе искать, — предложил Иван, хотя понял: дело это безнадежное. — Денежки-то как — прямо без ничего или как?
— В кошелечке-э, — и вовсе расстроилась Зоя. — Да не свети ты мне в лицо! — и вдруг яростно, по-футбольному пнула лужу ногой. — Первая получка-а! Д-ды-ы… Полные сапоги начерпала. Да не свети ты!
— Не злись, я ради дела, — спокойно объяснил Иван. — Уклончик тут. Небольшой, но есть. Если вон там проковырять сток, больше половины уйдет на склад. Ну-ка! — и, скользнув желтым пятном света по дощатому забору, отдал фонарь Зойке, рванул доску, повертел ее в руках, примериваясь, принялся прорубать сток, разбрызгивая воду и грязь.
— Свети, не то вместо спуска нефтяную скважину пробью. Во работка, кому ни скажи. Не что-то там, деньги добываем…
Воды в луже почти не убавилось, но Иван разогрелся и принялся шарить по ней без опаски.
Зоя, тоже малость согревшись, зашла с другой стороны. Но ей мешал фонарик.
— Ты свети, свети, не то я твой кошелечек меж пальцев процежу.
— Клеенчатый, полосатенький такой, — опять озябла девчонка. — Шла, все время цел был. А тут прыгнула… дура. Разве ее перепрыгнешь. — И села на бережок, утратив остатки надежды…
— А если пусть его? — сдался Стрельцов, окончательно убедившись, что в такой кисельной мешанине не то что кошелечек — чемодан с кошелечками не отыщешь. Грязь, комья, булыжники. — Придем как-нибудь по весне, а тут деревце. Такое, знаешь, как у того деда с бабкой из сказочки. На дереве листики-веточки, а на веточках кошелечки с получками. Сколько было-то?
— Один…
— Денег сколько было?
— Сорок семь.
— Жалко! — с новой энергией сунулся в лужу. Мутил, цедил меж пальцев липкую вонючую грязь, приговаривал речитативом. — Ох, сорок сороков, сорок мучеников… Бульдозером тут надо, землесосом… Ты давай хоть по берегу прыгай, окоченеешь вовсе. Э-э-э, так не годится! Огребешь какой-нибудь грипп или эту, как ее! Да не ершись! — И, взяв обе Зойкины руки, принялся так энергично растирать ладони, будто ей грозила сиюминутная смерть.
— Да больно же! — отстранилась Зойка. Сунула руки под мышки, как это делают возчики в дальнем зимнем извозе, и вдруг поспешно принялась искать что-то у себя на животе. Вскрикнула громко и радостно: