Огонь под пеплом (Дело 'сибирской бригады')
Шрифт:
"В Новосибирске мы потерпели поражение. Меня обвинили, по-моему, без достаточных оснований, в антисемитизме, сняли с работы, и я вынужден был уехать в Ленинград. Из Ленинграда я приехал в Москву в начале 1929 года".
"РАПП нас не включил целой группой, признал нас реакционными, и мы вынуждены были "сократиться" - это было в конце 1929 года".
"Антисоветский тон задавал Анов. С его стороны проводилась определенная антисоветская обработка молодых членов группы. Я лично думал, что он провоцирует, работая агентом ОГПУ, настолько откровенны были его разговоры. Члены группы в большинстве
Записано с моих слов и мне прочитано
С. Марков".
К делу приложено никогда и нигде не публиковавшееся полностью стихотворение Сергея Маркова.
ПОЛЯРНЫЙ АДМИРАЛ КОЛЧАК
Там, где волны дикий камень мылят,
Колыхая сумеречный свет,
Я встаю, простреленный навылет,
Поправляя сгнивший эполет.
В смертный час последнего аврала
Я взгляну в лицо нежданным снам,
Гордое величье адмирала
Подарив заплеванным волнам.
Помню стук голодных револьверов
И полночный торопливый суд.
Шпагами последних кондотьеров
Мы эпохе отдали салют.
Ведь пришли, весь мир испепеляя,
Дерзкие и сильные враги.
И напрасно бледный Пепеляев
Целовал чужие сапоги.
Я запомнил те слова расплаты,
Одного понять никак не мог:
Почему враги, как все солдаты,
Не берут сейчас под козырек.
Что ж, считать загубленные души,
Замутить прощальное вино?
Умереть на этой белой суше
Мне, наверно, было суждено.
Думал я, что грозная победа
Поведет тупые корабли...
Жизнь моя, как черная торпеда,
С грохотом взорвалась на мели.
Чья вина, что в злой горячке торга
Я не слышал голоса огня?
Полководцы короля Георга
Продали и предали меня.
Я бы открывал архипелаги,
Слышал в море альбатросов крик,
Но бессильны проданные шпаги
В жирных пальцах мировых владык
И тоскуя по морскому валу,
И с лицом скоробленным, как жесть,
Я прошу: "Отдайте адмиралу
Перед смертью боевую честь..."
И теперь в груди четыре раны.
Помню я, при имени моем
Встрепенулись синие наганы
Остроклювым жадным вороньем.
III
Наибольшее количество страниц в деле представляют протоколы допросов самого молодого и, может быть, самого талантливого из "Сибирской бригады" Павла Васильева. Интерес ОГПУ к нему и его творчеству скорее всего объясняется тем, что Павел Васильев принадлежал одновременно как бы к двум оппозиционным коммунистической идеологии поэтическим ветвям - с одной стороны, к молодой вольнице сибиряков, а с другой - к группе крестьянских, истинно народных поэтов, объединившей Николая Клюева, Сергея Клычкова, Ивана Приблудного, Петра Орешина.
Допрашивая его, следователи как бы сразу получали информацию по двум направлениям, убивали двух зайцев разом. Вот почему в то время, как все сибиряки прошли два-три допроса, Павла Васильева допрашивали в течение полутора месяцев - с 4 марта по 19 мая 1932 года - семь раз!
Конечно, он сказал на допросах многое. Можно сомневаться в стопроцентной истинности показаний. Может быть, какая-то их часть сформулирована следовательской рукой, но тем не менее следует привести их все-таки в значительном объеме, потому что из признаний Павла Васильева, из характеристик, которые он дает взглядам и убеждениям
И не будем строго судить Павла Васильева, памятуя, что в то время ему исполнился всего лишь 21 год.
Выдержки из протоколов допроса от 4.3.1932 г.
"На меня действовало преклонение перед Есениным, сила личности, творчества этого поэта на меня действовала так же, как киплинговская романтика Мартынова. По всему этому я стал пить..."
"Опять жажда романтических странствий рванула меня на зиму глядя с блатными до Верхнеудинска, в сандалиях, в рваных резиновых плащах мы ехали с Титовым на Д. Восток. Мы голодали, ехали зайцами, добрались до Благовещенска и там нанялись на золотые прииски. На золотых приисках пробыли мы месяцев пять и уехали в Хабаровск".
"Я уехал дальше в Москву. В Москве я встретился с земляками - с Ановым и Забелиным, с Марковым. Я считал их старшими, механически вошел в группу "Памир". Меня звали "Пашка парень-рубаха", "раскрытая душа", одобрительно хихикали над моим хулиганством. На меня действовало все. И антисоветские разговоры, и областнические настроения, "сибирский патриотизм", так сказать. Мои стихи оппозиционного характера хвалились, и мне казалось, что это традиционная обязанность крупных поэтов. И Пушкин, мол, писал, Есенин писал, все писали... С твердостью говорю, что по-настоящему не верил в то, что писал. Во мне зародились два чувства: с одной стороны - э, все равно! Напряжение, переходящее в безразличие; с другой стороны - ужасное чувство, что я куда-то вниз качусь. Я держал себя безрассудно, мог черт знает что наделать. По-смердяковски. По-хлестаковски, ни во что не веря, без воли, проклиная себя и все на свете. Мое творчество (оппозиционное) висело надо мной как дамоклов меч, грозя унести и придавить меня. Я уже не мог от него отделаться. ОГПУ вовремя прекратило эту свистопляску..."
Из протокола допроса от 5.3.32 г.
"Наша антисоветская группа оформилась еще до моего приезда в Москву, то есть в 1928 голу, когда она организованно оформилась в виде литературной группы "Памир". В эту группу входили исключительно сибиряки".
Из протокола допроса 6.3.32 г.
"...Высказываясь резко о коллективизации, о ликвидации кулачества как класса, Анов часто своими разговорами вызывал гнев и ненависть против существующего строя. Мною было написано стихотворение, в котором имеется следующее четверостишие:
"Рыдают Галилеи в нарсудах,
И правда вновь в смирительных рубашках,
На север снова тянутся обозы,
И бычья кровь (крестьянская) не поднялась в цене".
Это стихотворение я читал Анову. Он его похвалил. В другой раз, придя к Анову в редакцию "Красная новь", Анов, указав на вывешенные на стене 6 условий тов. Сталина, сказал: "Ко мне не придерешься. Я вывесил шесть заповедей. Сталин пришел, как Моисей с горы Синай. А в общем не стоит выеденного яйца. Вот напиши гекзаметром и зарифмуй эти заповеди. Я тут же сел сразу, написал и показал Анову. Последний захохотал и сказал: "Здорово! Хорошо!". Вообще Анов относится к товарищу Сталину с ненавистью. Называет его разными словами (тупицей, ишаком и т. д.). Считает его злым гением"