Огонь в затемненном городе (1972)
Шрифт:
У нас прозвали эту тележку «повозкой для мертвецов».
Когда моя бабушка впервые увидела военнопленных через окно, она покачала головой и сказала, вздыхая:
— До чего же грубыми стали немцы.
— Разве раньше они были другими? — спросил я.
— Ну, такими ужасными они точно не были, — убежденно сказала бабушка.
Она помнит еще те времена, когда мой дедушка был молодым и находился в плену у немцев. Это случилось в первую мировую войну. Дедушку тогда просто передали на один немецкий хутор — работать. Не было около него ни конвоя,
Мы с бабушкой смотрели в окно, как пленных под конвоем ведут на работу. Один из них выбился из сил и чуть отстал, а конвойный зверски ударил его ногой.
Тогда я подумал, что такими зверями делает людей фашизм. Не имеет значения — ты немец, или эстонец, или любой другой национальности, но, если ты становишься фашистом, ты перестаешь быть человеком. Я сказал об этом бабушке. Бабушка считает, что человек должен всегда оставаться человеком. И тогда я еще подумал: самое страшное, что фашисты внешне похожи на остальных людей.
Военнопленных заставляют убирать с улиц снег. Прохожие время от времени дают иному пленному кусок хлеба или еще что-нибудь съедобное. Делать это запрещено, и конвойные каждый раз кричали людям, чтобы они отошли подальше. Но, несмотря на запрет, военнопленным все-таки кое-что подавали.
Однажды военнопленные чистили снег возле нашего дома. Было очень холодно. Лопат пленным хватало, но вот рукавиц почти ни у кого не было. А руки у них полиловели и одеревенели от холода.
И тут мама сказала мне:
— У нас есть пара папиных варежек. Может, отнесешь их какому-нибудь пленному?
Меня обрадовало, что мама согласна подарить папины варежки военнопленному.
Я накинул пальто и взял отцовские варежки. Они были еще совсем новые и с очень красивым узором. Я хотел было уже выскочить во двор, но вдруг вспомнил, что в кладовке у нас лежат два яйца, которые снесла Кыка. В каждую варежку я положил по яйцу.
Посреди двора стояла Дорит и кормила голубей.
— Гули-гули-гули-гули! — звонким голосом звала Дорит.
В одной руке она держала кусок хлеба, другой отламывала от него крохотные кусочки и кидала на снег.
— Гули-гули-гули-гули!
Голуби слетелись к ней. Да и почему им было не слетаться? Ведь около них не было конвоя, который запрещал бы им подбирать со снега крошки хлеба.
— Гули-гули-гули-гули!
Я посмотрел, как голуби сновали вокруг ног Дорит, и пошел к воротам.
И тут вдруг я увидел глаза.
Голодные глаза. И очень усталые.
Это один из пленных подошел вплотную к забору и смотрел оттуда, как Дорит кормит голубей. И мне действительно казалось, что у него на лице нет ничего, кроме этих глаз.
Я
— Осторожно, — сказал я по-русски. — Там еще яйца.
Это был пожилой мужчина. Он принял от меня варежки и посмотрел на меня в упор. Но теперь уже взгляд его смягчился.
— Спасибо, сынок, — сказал он.
Пленный все еще пристально смотрел на меня. И я подумал: чего он так упорно на меня смотрит? Может быть, дома у него остался такой же, как я, сын… Может быть, поэтому…
Я уже повернулся и хотел отойти от забора, но он сказал:
— Подожди!
Он сунул руку за пазуху и вытащил самодельный маленький браслет.
— Возьми!
Я не решался взять, но он повторил:
— Возьми… на память.
Тогда я взял этот браслетик и тоже сказал:
— Спасибо.
Конвойный заметил нас и закричал что-то. Пленный быстро отошел от забора.
— Чем ты там торговал? — спросила Дорит.
«Торговал» — нашла же такое слово!
— Ничем… — буркнул я сердито.
Но Дорит уже заметила у меня в руке браслетик и закричала:
— Ой, покажи!
Я показал ей браслетик, и она сказала одобрительно:
— Очень тонкая работа.
Браслетик действительно был изготовлен с большим старанием. Он был сделан из десятикопеечных монет, обточенных в виде восьмиугольников и старательно отполированных с одной стороны. На гладкой поверхности каждой монетки были выбиты сердце или якорь.
— Ишь, — сказала Дорит, — Надежда и Любовь есть, а Веры нет.
— Не понимаю, — искренне признался я.
— Ну, — снисходительно объяснила Дорит, — существует такое выражение — Вера, Надежда, Любовь. Символ Веры — крест, символ Надежды — якорь, символ Любви — сердце. А тут креста нету, только сердце и якорь. Эти русские в бога не верят.
— Они верят в звезду.
Дорит оставила мое замечание без внимания и вдруг сказала:
— Знаешь, подари этот браслет мне, тебе все равно нечего с ним делать.
— Нет, — сказал я, — он мне самому понадобится.
Дорит нехотя вернула мне браслетик, и я подумал, что если мне когда-нибудь и придется подарить его, то уж, во всяком случае, не Дорит, а кому-нибудь совсем другому.
Я повернулся и пошел к дому.
Позади меня раздавался звонкий голос Дорит:
— Гули-гули-гули-гули!
К хлебным крошкам слетались новые голуби. А военнопленные уже чистили снег возле соседнего дома.
ОТЕЦ МАДИСА САЛУВЭЭРА