Огонек
Шрифт:
И верно, вскоре навстречу шагнул Шилин. У сержанта на груди бинокль. Он стоит, как всегда чуть опустив левое плечо.
— Почему задержались? Вертолет прямо сюда, вон за кусты сел. Сам командир дивизии прибыл.
Буянов медлит с ответом. Видимо, ему не хочется признаться, что в этом повинен я. Что ж, сам доложу. Но трудно даже пошевелиться: так отяжелело все тело.
— Ушибся он, — говорит Буянов.
Шилин распоряжается взять у меня автомат. Я снова протестую.
— Не кипятитесь, рядовой Грач, — успокаивает сержант. — С кем не бывает. Ведь солдатская стежка не из легких… поняли?
Как в тумане, поднимаюсь в вертолет и сразу почти падаю на сиденье. Кто-то подносит флягу ко рту. Несколько глотков, и делается легче. Мы — в воздухе. Надо мной склоняется генерал. Пытаюсь подняться.
— Сидите, сидите…
Командир дивизии обращается к Шилину. Сержант подробно рассказывает, как прошли занятия. Говорит он тихо, потом совсем уже не слышу его слов. Усталость берет свое: засыпаю.
Сильно качнуло в сторону. С трудом размыкаю ресницы: вертолет, накренившись, делает крутой разворот.
Первым выходит генерал, за ним — Копытов. Мы цепочкой тянемся к подошедшим машинам. Буянов спрашивает:
— Ну как?
— Ничего.
— А вообще, парень ты огневой.
— Меня когда-то Огоньком звали.
Генерал резко, на ходу оборачивается. Должно быть, он слышал наш разговор. Ему подают «Победу». Вот он открывает дверцу, сейчас сядет. И вдруг генерал окликает:
— Огонек!
У меня сразу подкашиваются ноги. Перед глазами взрывы бомб, неподвижное тело матери…
— Сережа! — командир дивизии медленно подходит ко мне.
— Сережа! — глухо повторяет он.
Я растерянно смотрю на него. А руки его уже на моих плечах.
— Папа?
Всю дорогу он рассказывает, как искал меня, как десятки людей, в том числе и Копытов, помогали ему.
Уже прошел год, как отец служит в другом месте. Каждую неделю получаю от него письма. Первое начиналось так.
«Дорогой Сережа! Мы оба — солдаты и должны делать все, чтобы никогда не повторилось у людей наше с тобой горе. Я знаю, тебе нелегко лазить по горам, проводить бессонные ночи в засадах, преодолевать крутые подъемы под палящим солнцем, но воину это очень нужно, необходимо. Солдаты ведь дни и ночи на посту, на самом большом посту…»
А горы все те же. Только люди в роте выросли. Буянову присвоили очередное звание. Игорь Ратников уехал в военное училище, Саша Торопов бросил курить. Шилин теперь в Сибири, строит металлургический комбинат: он уволился в запас.
Часто ходим с Тороповым на учебные задания. Когда кому-нибудь из ребят бывает трудно, я рассказываю о живой человеческой цепи, которую запомнил на всю жизнь, о гибели матери, о сожженной фашистами деревне. Саша в таких случаях всегда становится мрачным и торопит меня:
— Пошли, дело не ждет!
Мы идем. На пути лежат бурливые горные реки, скалистые вершины. Но они не могут остановить нас.
БАСОВ И ЕГО СОСЕД
Раннее утро. На берегу реки стоит капитан Максимов. Он пришел сюда, чтобы наметить место для предстоящего занятия по плаванию. Медленно очищается река от тумана. Серые облачка, чуть дрожа, тянутся кверху, обволакивают верхушки верб. За спиной офицера слышится то глухой топот ног, то дробные хлопки множества рук. И по тому, как слабеет этот шум, Максимов догадывается — физическая зарядка в роте подходит к концу. Пора бы прибыть с докладом Орлову…
Орлов — солдат-первогодок сегодня в свободной смене внутреннего наряда. Уходя на реку, капитан приказал ему сообщить об окончании физзарядки. Максимов мог бы и не требовать этого, но хотелось проверить исполнительность подчиненного. Максимов принял роту недавно, до этого работал секретарем комсомольского бюро части. И теперь вот старается использовать каждую возможность для знакомства с людьми, которыми придется командовать не один год.
Опоздание Орлова заставляет капитана отвлечься от реки. Максимов поднимает голову и видит неподалеку от себя командира восьмой роты майора Басова, стоящего у крутого обрыва.
— Ты чего здесь торчишь? Иди сюда, новость сообщу, — зовет его тот, уперев руки в бедра. Шесть лет назад они окончили одно военное училище. Вместе прибыли в полк. Но служба у них сложилась по-разному: Максимова избрали секретарем комсомольского бюро части, Басов же стал командиром роты. Он обычно подшучивал над работой Максимова, но когда узнал, что тот принимает роту, да еще девятую, — «На то она и девятая, — говорили в полку, — чтобы первой не быть», — был немало удивлен. «Алешка, комсорг ты мой правильный, ты с ума сошел! Зарежет тебя девятая», — заявил он в первый же день заступления Максимова на новую должность.
Алексей подходит к Басову. Тот, словно забыв, зачем позвал, по-медвежьи поворачивается к стоящему рядом солдату:
— Раздевайся, Рыжов, не тяни волынку.
— Глубоко тут, товарищ майор, — передергивает плечами Рыжов. — Могу утонуть, я ведь степняк…
Басов молча сбрасывает с себя обмундирование и, ни слова не говоря, прыгает в воду. Вынырнув, кричит:
— Прыгай, тебе говорят! Не утонешь, командир рядом!
— Вот напасть-то, — жмется солдат, глядя на Максимова.
Алексей знает Рыжова, ему не раз в бытность секретарем приходилось разговаривать с солдатом. Робкий, с ним, вероятно, надо поаккуратней. Максимов быстро раздевается и берет Рыжова за руку:
— Вместе пошли, не робей… Вот так…
Басов округляет глаза, что-то хочет сказать капитану, но сдерживается и только крутит головой.
— Портить людей и я могу, — говорит Басов Максимову, когда они выходят на берег. И, повернувшись к Рыжову, повышает голос:
— Плавать вы будете, а сейчас — марш в отделение… степняк!
— Эх, Алешка, ты что думаешь, рота детский сад? — оставшись с Максимовым наедине, продолжает сокрушаться Басов. — Нет, брат, если ты с каждым как с малым дитяткой будешь цацкаться, ты не командир. Командир — это… — он выразительно смотрит на капитана и, не найдя подходящего слова для сравнения, надолго умолкает.