Ограбление казино
Шрифт:
— Магу? — переспросил Когэн. — Он сюда ради него приехал, а в суд его приходилось практически в корзине затаскивать.
— Ну не везло ему, — сказал водитель. — Кроме того, было это, когда ты еще пешком под стол ходил, — когда у него был Макгонигл. Потом, Зэк мне рассказывал, ну, в общем, у него столько проблем тогда не было. Это на самом деле еще до того было, как на него столько юридической волокиты свалилось. Но тогда у него был Миндич, и еще этот парень из Нью-Йорка был, Мендоса, ну и Зэка он припахивал. «Ништяк ремесло, — говорил мне Зэк. — Пять лет дела хорошо идут. Рехнуться можно, а форцы все равно нефиговые». Видишь, по Зэку выходит, так ты виноват, когда все оборачивается не так, как ему хочется, вот он нового крючкотвора и нанял.
— Вот с Зэком мне и надо было поговорить, — сказал Когэн. — Приятный мужик. Помог мне на ноги встать. Передавай Зэку привет от меня, как увидишь.
— Передам, — ответил водитель. — Ладно, ему мне что сказать?
— Ну, — произнес Когэн, — мельницы-то прикрыли, так?
— По большей части, — сказал водитель. — Кто-то позвонил Тесте, и он сказал, что хотел бы посмотреть, как кто-нибудь к нему на точку придет. У него поэтому, наверно, все работает. А остальные почти все, ага.
— В последний раз то же самое было, — сказал Когэн.
— Это на время, — отозвался водитель. — Он мне сам так сказал. Сказал, как только я с тобой поговорю, надо ребятам дать знать, чего ты хочешь. Или, вернее, — Диллон. Сначала-то про Диллона речь шла.
— Я говорил с Диллоном, — сказал Когэн.
— И что он думает? — спросил водитель.
— Ну, первое, что подумает любой в такой фигне, — сказал Когэн.
— Уже второй раз, — сказал водитель. — Вот что он сказал.
— Бывало и раньше, — сказал Когэн. — Четыре года назад, а теперь вот снова.
— В последний раз, насколько я знаю, — сказал водитель, — там сам Трэттмен-то и был.
— С парочкой чижиков, — сказал Когэн. — Дыму напустил и всех дел, но это был Трэттмен. Диллон сказал, он же сам про это и хлестался иногда.
— И никто ни до чего не докопался, — сказал водитель.
— Только потом, — сказал Когэн.
— Ну чего, — сказал водитель, — в этот раз его немного побили.
— Один раз, — сказал Когэн. — Буцканули один раз. Всего один. Наверно, будь я Трэттмен и устрой такое еще раз, я б себя разок тоже буцканул.
— Ну, — спросил водитель, — и куда мы с этим? Что скажешь?
— Я пока мало знаю, чтоб сильно много говорить, — ответил Когэн. — Потому что, видишь ли, не обязательно, чтоб я так думал, но в этот раз там действительно могут быть два щегла. Ну или сам Трэттмен. Но могут быть и ребята, которые знают, что он уже разок такое сделал. Поэтому тут одно из двух. Марк в последнее время тратит чуть побольше. Мог решить: опять давай-ка, — никто и не подумает, что он второй раз так сделает. А ты-то там был сам?
— Нет, — ответил водитель.
— Знаешь чего? — сказал Когэн. — Там никто никогда не бывал. Никто, кроме Трэттмена. Туда — в такие места вообще не ходят. Вот только я проверял, Диллон заикнулся, дескать, он парня одного знает, раньше знал, он в Уолполе был, а потом вышел, его там научили озеленять, и когда он откинулся, за это и взялся, и вот Диллон сказал, что ему кажется, тот парень мог там работать. Я ему, короче, позвонил. Там восемьдесят шесть номеров. Место черт-те где в глухомани, а номеров там восемьдесят шесть, и, кроме мельницы Марки, там вообще ни черта не происходит. Среди недели в номерах-то живут ребята, которые чем-нибудь торгуют, а по вечерам они работают. Вот чем они и занимаются. Я с Гордоном поговорил, и он сказал, что он, когда там все только открылось, он туда пару своих девочек отправил. «Они там чуть не сбрендили, — говорит. — Весь вечер сами по себе сидели у стойки и бухали. Видели только бармена — единственный мужик там. Они жиреют, а я хворост теряю только так, ужас прямо». По выходным там хоть что-то шевелится, но то ребята, которые со своими шмарами приезжают. «Или, блядь, любители, — сказал Гордон. — Столько, блядь, любителей развелось, столько, блядь, черномазых, что в наше время нихуя не сделаешь». А на неделе? Какой базар? Ничего. Там даже вышибалы на ставке нет, так все плохо… А теперь подумай, — продолжал Когэн, — и не забывай, у меня вообще нет никаких поводов подозревать, что мужик мне вешает. Подумай-ка минутку. Когда игру там накрыли? Где-то около полуночи, правильно?
— Где-то в полдвенадцатого, наверно, — сказал водитель.
— Ну да, — сказал Когэн. — Они туда подымаются и все такое, свет почти везде горит. «Дела-то там идут неплохо, — сказал мне Гордон, — почти все время заполнено. Просто ничем другим больше не шевелят». Так вот, эти щеглы, если они щеглы, они туда заявляются в нужный вечер, идут в нужный номер, заходят, не чинясь, дверь-то открыта, и забирают у всех деньги. Как тебе такое, а?
— Трэттмен признал это, — сказал водитель. — Говорит, нюх стал терять. Не окна открывает или еще что-нибудь, а дверь — чтоб дым выдувало. Сам так и сказал.
— Хорошо, — сказал Когэн. — Но если ты мельницу держишь, тебе же никак нельзя нюх терять, знаешь? Полагается все продумывать, даже вот такое вот.
— Он в туалете был, когда они зашли, — сказал водитель.
— Да мне плевать, где он был, — ответил Когэн. — Он не делал того, что должен делать, и так или иначе, но те двое отлично знали, что он не делает. И знали, что и не будет, и знали, где его найти.
— Точно, — сказал водитель.
— Поэтому, — сказал Когэн, — пока это не важно, Трэттмен сам это сделал или это сделали Трэттмену.
— Правда? — переспросил водитель.
— Трэттмену — не важно, — подтвердил Когэн. — С него и надо начинать. Начнем с Трэттмена — и хорошенько возьмемся.
— Минуточку, — сказал водитель.
— Хоть недельку, — сказал Когэн, — если хочешь.
— Мне надо с ним поговорить перед тем, как ты придешь и начнешь то, что ты там начать собирался, — сказал водитель.
— Ну и поговори, — ответил Когэн. — Мне есть чем заняться. Скажи ему, что я сказал, нам надо с Трэттменом потолковать, поглядеть, что он нам скажет.
— Он возражать не станет, — сказал водитель.
— Серьезнопотолковать, — сказал Когэн. — Других вариантов я тут как-то не вижу.
— Я тебе сразу могу сказать, — сказал водитель. — Он не согласится ни на какой крупняк по одному твоему подозрению. Он очень переживает, вдруг такое начнется, от чего все станет только хуже, чем и так.