Ограбление казино
Шрифт:
— Сам решай, — сказал Амато.
— Ты-то не пойдешь, — сказал Фрэнки.
— Не-а, — ответил Амато. — Меня спалят, только я в дверях нарисуюсь. В этот вечер мне нужно быть как можно дальше оттуда, в какой-нибудь толпе — чем больше, чем лучше, чтобы они меня видели. Понимаешь — я потому-то, про тебя потому-то и подумал. Я могу только бризец дать. Сам и близко подойти не могу, а мне нужен чувак, которому можно доверять, кто не скажет мне, у них-де тридцатка, а на самом деле полсотни, и меня наебали, а проверить я никак. Я тут только должен все обмозговать. Мне надо двух ребят, которые все сделают, как я им скажу.
— Хорошо, — сказал Фрэнки. — Пойду. Как насчет Расселла?
— Как? — переспросил Амато.
— Я все равно думаю — вторым должен он быть, — сказал Фрэнки. — Ты с этим как, привык?
— Да мне что пнем об сову, — сказал Амато. — Хоть с Тарзаном иди в этих его плавках, блядь, в крапинку, если заставишь все сделать как надо, мне-то что? Я одного хочу — чтоб все сделали правильно. Главное — две вещи, так? Чтоб у чувака хватка была, а ты говоришь, у него она есть, и чтоб его мои падронесне знали.
— Вот же ж херь какая, — сказал Фрэнки. — Китаеза Танци меня знает, блин.
— Китаеза не в счет, — ответил Амато. — Китаеза в Льюисберге, и в Льюисберге он еще долго просидит. Он там мебель правительству клепает или еще что-то, да и вот прям сейчас Китаезой очень много народу недовольно. Считают, ему надо было от пятнадцати до двадцати в Атланте огрести, как всем остальным, что там были, а ему только пятак впаяли. Бля, да у него задок похлеще прочих, а ему всего пятерку, да еще на другую зону отправили — то есть, сам же чуешь, у ребят вопросы. Как так? Некоторое время они там терли, а Китаеза ведь даже не в самом Льюисберге. Его на делянке держат, стейками кормят, родню ему привозят, разговоры с ним разговаривают. Ну, кто-то говорит, это неправда. Не знаю. Только Китаезу уже больше никто не слушает. Я уже про это подумал.
— Ну, — сказал Фрэнки, — тогда я у Расселла спрошу. Но, по-моему, он никого не знает.
— За что он загремел? — спросил Амато.
— Да беспредел какой-то, по-моему, — ответил Фрэнки. — Знаешь ведь, как оно: захочет чувак рассказать — расскажет. Мне он не рассказывал. Но я так понимаю, они еще с одним парнем решили взять эту аптеку понимаешь? Круглосуточную. А там парень из тех, за которым мумбы-юмбы вечно гоняются, у него с собой пушка, в общем — говно говном. Давай палить и все такое, когда они уже все взяли, и парняга, что был с Расселлом, — в общем, я не знаю. У них обоих стволы одинаковые, и, мне кажется, Расселл что сделал — он, наверно, пушками этими поменялся. Видит — мужика из аптеки подбили, но и того чувака, что с Расселлом был, вырубило. В общем, Расселл локш потянул, и все на жмура повесили — дескать, подговорил Расселла и все такое. А Расселл — лошок такой, согласился сам не понял на что, у него военное прошлое и все дела. Что вроде как ништяк. В общем, отделался гораздо легче, а мог бы по тяжелой загреметь.
— Ты уверен, что на дело он не обдолбается, — сказал Амато.
— Он ни на чем тяжелом не сидит, — ответил Фрэнки. — Сам же слышал. Он фишку рюхает. Соображает, что делает. Берется только за то, с чем справится.
— Лучше чтоб наверняка, — сказал Амато. — Ребята, которые аптеки берут, — им же не всегда одна капуста нужна. Иногда они болеют, им что-то еще надо, а по-другому этого не раздобыть никак. А надо. Такой чувак — он без этого не может, если не нароет себе, понимаешь?
— Послушай, — сказал Фрэнки, — Расселл на мотоциклах повернутый. Вот и все. Мы с ним когда только познакомились, первый месяц он только ныл и стонал, что надо это ебаное моточудовище продавать, у него «мюнх» был, знаешь, «мамонт» такой? И пришлось его продать, адвокату, блядь, заплатить. Если б там моцык был, то нет, Расселла я брать бы не стал. Он бы тогда с ходу охуел. А отрава? Ну да, он греется. И только. Но не заширенный.
— Потому что тут одно, — сказал Амато, — одно нам совсем низачем не нужно — чтобы кто-нибудь зашел туда и какой-нибудь беспредел устроил, свалил кого-нибудь. Тогда им придется заявлять, и в говне все будут по самые брови. Если даже Марки — Марки такое уже провернул. Он же еще раз тогда на такое пойдет, и так же осторожно, как в прошлый раз, — возьмет ребят, которые все правильно обтяпают. А эти ребята — его клиентура. Он их потрясти хочет, а не мочить. Чтоб они к нему вернулись — подумали хорошенько и забыли, что там было.
— Нормально он будет, — сказал Фрэнки.
— Твоими бы устами, — сказал Амато. — Ладно, вот еще что — пошустрей надо бы, а?
— Годится, — ответил Фрэнки. — Я если не почешусь, придется назад проситься — ломиться в ворота: «Пустите, я нихера не придумал, мне тут уже холодно».
— Потому что время не ждет, — сказал Амато. — Еще какой-нибудь баклан того и гляди то же самое придумает — и пиздец, плакали наши денежки.
— Страху нет, — ответил Фрэнки. — Я с голоду дохну, а ему скоро куда-то с собаками этими отваливать, и я же говорю — если поршнями шустрее не задвигаю, можно ручкой помахать. Что есть?
— Лайба, — сказал Амато. — У Конни есть пацаны, в основном флегоны, но один сообразит, что если он на улице, а дождь идет — надо в дом зайти. И я знаю, где годный «крайслер» стоит. Думаю, он его сможет закоротить так, что яйца останутся целы. И два тридцать восьмых — должно хватить. Лыжные шапочки или что-нибудь — ваши.
— На такую работу мне бы кочерыжку, — сказал Фрэнки. — Да побольше, чтоб сразу обосрались, только войдем.
— Срастим, — ответил Амато. — Возьмешь. Мне-то что. Только, блядь, не тормози, вот и все. Мы не одни на свете такие умные.
4
«300Ф» тихонько делал восемьдесят по трассе 128 на север.
— Отлично она выглядела, — говорил Расселл. — То есть, в натуре.Сиськи — во, а еблась, как последний раз в жизни. Тачка отличная, а? Как в своей спальне катаешься, но все равно колеса зашибись.
— Вот бы неплохо, — сказал Фрэнки, — очень мне этого хочется — чтоб такие машины еще продавались. [6]
— Оставь эту себе, — сказал Расселл.
— Как раз то, что мне надо, — сказал Фрэнки. — Годная бригантина. Не, не выйдет — те, что есть сейчас, убиты до того, что покупать нет смысла. Блядь. Расскажи еще про нее.
— Хочешь, чтоб чердак снесло? — спросил Расселл. — Тебе, что ли, по-прежнему не перепадает?
— Завтра вечером перепадет, — ответил Фрэнки. — Если у нас все срастется, это у меня последний вечер в монахах. Рассказывай давай. А со своим штуцером я сам разберусь.
— Еще бы, такая практика, — сказал Расселл.