Ограбление казино
Шрифт:
Расселл открыл ячейку и вытащил коробку в коричневой бумаге. Раскрыл пакет, сунул коробку в него. Оставив дверцу ячейки приоткрытой, повернулся к центральному выходу автовокзала. Пакет он держал левой рукой.
Таксист вошел в западную дверь. Двое из багажного отделения вышли в главный пассажирский зал. Люди из «полары» вошли в центральный вход, а мужчина в форме охранника медленно отвернулся от главных дверей, когда Расселл к ним подходил.
Двое из светло-зеленого «форда» подошли к Расселлу сзади с обеих сторон. Когда до него оставалось полшага, крепко взяли его за локти. Расселл весь обмяк.
Тот, кто был от Расселла справа, сказал:
— Бюро наркотиков. Ты арестован. —
Тот, кто был слева, в левой руке держал наручники. Он сделал шаг назад, не выпуская руку Расселла, и завел ее за спину. Защелкнул наручники на его левом запястье и взял у Расселла пакет. Завел назад правую руку Расселла и замкнул на ней второй браслет. Обхлопал Расселла. Покачал головой.
Человек с пистолетом сказал:
— Ты, блядь, такой незамысловатый, друг мой. Вообще-то незамысловатый, блядь, до того, что я боялся, не забыл бы ты, где дрянь оставил, ключ бы не потерял или как-то. У тебя есть право хранить молчание. Все, что ты скажешь, может быть и будетиспользовано против тебя в ебаном суде. У тебя есть право на адвоката, и если адвокат тебе по карману, мы, многострадальные и благородные налогоплательщики, пойдем и отыщем тебе лучшего, блядь, маляра. Кроме того, мне кажется, у тебя есть право проверить голову, и в твоем случае еще очень надо посмотреть, есть ли в ней вообще хоть что-нибудь.
— Я хочу позвонить, — сказал Расселл.
Агенты подтолкнули его к выходу.
— У маршала в кабинете есть очень хороший телефон, друг мой, — сказал агент. — Замечательный просто аппарат. С него можно позвонить куда угодно в этой стране. То есть если ты умеешь номер набирать. А если не умеешь, мы тебя научим. Будешь звонить по межгороду, мы тебе это в счет впишем.
— Спасибо, — ответил Расселл.
— Дружок, — сказал агент, — спасибо ты себе оставь. Мне кажется, ты сильно удивишься, когда увидишь этот счет. Ты за такое, друг мой, тянешь на пожизненное. Если, конечно, твой друг в Нью-Йорке не сообразил, до чего ты тупой, и не продал тебе хинин или еще что-нибудь. Все хорошо, что хорошо кончается, не так ли, друг мой?
— Заткнись, — сказал Расселл.
Агенты вывели Расселла из автовокзала в темноту.
— А вот на это права ты не имеешь, друг мой, — сказал агент. — Это мое право. Но у меня к тебе есть небольшое предложение, друг мой, да? Захочешь поговорить — ты мне просто скажи, и я заткнусь. Только скажи слово, и тебе будет предоставлено слово.
— Пошел нахуй, — сказал Расселл.
«Полара» развернулась на Сент-Джеймсе и подъехала к автовокзалу.
Агент ткнул дулом пистолета Расселлу под ребра.
— Я, друг мой, — сказал он тихо, — не такие беседы имел в виду. Известно, что люди частенько падают, садясь в машины и выходя из них, и так далее, если они так разговаривают. Усек? — (Расселл ничего не ответил.) — И вот еще что, друг мой, — продолжал агент. — Ты не просто тупой, от тебя еще и воняет. Мне кажется, тебе светит двадцатка и ванна. Даже не знаю, что тебе больше надо.
14
— Тупой говнюк, — сказал Фрэнки. Он сидел у Амато в кабинете. — И кому, по-твоему, он, конечно, звонит. Мне. Только он забыл, что я переехал, поэтому он звонит Сэнди, поднял ее с постели, она злится и звонит мне, вываливает говна всю пайку, после чего я должен звонить ему, а у меня телка. И само собой, пришлось имя им говорить, а то они абы кому с ним разговаривать не дают.
— И правильно, — сказал Амато.
— Ну, — вздохнул Фрэнки. — Ох, могу представить, какой мне кайф от этого будет. Хочет, чтоб я к нему приехал. «Ну да, — говорю, — еще бы, Расселл, и за мной потом всю жизнь не будет ходить сотня литеров, если приеду, ага. Нет уж, спасибо. Я к этому никакого дела не имел, и я тебе говорил, что будет, а ты меня не слушал». — «Ты им сказал? — спрашивает, — продолжал Фрэнки. — Это ты, блядь, сука, им начирикал?» — «Расселл, — говорю я, — сказал Фрэнки, — никто нихера им не чирикал. Ты им сам все спел. Чего ради мне чего-то легавым докладывать? Скажи ты мне, а? Хочешь на кого-то свалить — вали на себя». Тут он чуточку успокоился. Ну а залог я за него внесу? «Как поглядеть», — говорю. Понимаешь, фанеры-то у него не осталось. Все на свою беду спустил, а они, я думаю, теперь его не выпустят, чтоб он ее толкнул. «Сколько залог?» Ну и как ожидалось — с таким-то задком и фунтом дряни. Стоха тысяч.
— С тебя десять штук, — сказал Амато.
— Ну, — сказал Фрэнки, — есть ребята, кто спишет за пять процентов, если захочешь время от времени им что-то разруливать, но на такого, как он, сомневаюсь, что даже у них можно достать. Но как ни верти, это слишком, а к тому же я ему говорю: «Не забывай, я сам только-только откинулся. Где мне столько капусты нарыть?» Нет, говорю, я лучше кому-нибудь еще позвоню, но на этом все, пускай сам разбирается. «Но спроси меня, — говорю, — так я даже не уверен, что тебе это поможет. Соберешь стоху, так они поручительство удвоят до пары сотен или как-то. Эти ребята тебя не выпустят. Не стоит и надеяться…» Ну и он мне говорит, — продолжал Фрэнки, — тогда он мне так заявляет: «Фрэнки, — говорит, — если я отсюда не выйду, я им скажу, ты со мной был».
— Приятный какой человек, — сказал Амато.
— Ай, — сказал Фрэнки, — он просто разозлился. Я его не виню. Какого хуя он им скажет-то? Я говорю: «Расселл, ты с горшка-то слезь, хватит тужиться, а? Если ты меня втянешь, я им расскажу все, что ты мне говорил про Козлину, как он ту дрянь потырил, и про собак, и про страховку на машину, что у вас с Кенни была, и про все. Поэтому меня-то в говно уж не надо тащить». Нормалды будет. Он просто очень надолго туза поймал. Так-то он тут ни при чем. Я у парня спросил, он говорит, лет восемьдесят, где-то около. Поэтому, само собой, ему, наверно, сказали, за такое пятнадцать паяют, может, больше… Ребята эти, — продолжал Фрэнки, — то есть, в смысле, они пиздец. Тот щегол, с которым я разговаривал, говорит, чуть ли не со всех сторон сразу наваливаются. «Говорят тебе, — говорит, — ничего им говорить не надо. А сами тебе могут что угодно. Пуляют тебя в Нью-Йорк сразу, — говорит, — и у них всегда часа три-четыре уходит, только потом к судаку, и все это время они с тобой разговаривают.По-моему, у этих ребят кассеты играют. „Тебе на этот раз хана, чувак. Сядешь как миленький и никогда уже не выйдешь. Ты же ебнутый, вот и все. Мы знаем, что тут не один был. Давай колись лучше будет“». Ну и он, наверно, обоссался весь, когда мне звонил. В общем, я ему сказал: «Расселл, я тебе так скажу: я тебе стойку раздобуду. Больше я тебе ничего не могу сделать».
— А что ему стойка? — спросил Амато.
— Стойка не ему, а мне, — ответил Фрэнки. — Он Расселла с меня снимет. Он Майка Цинну хотел.
— Сомневаюсь, что ты ему Майка срастишь, — сказал Амато. — Сомневаюсь, что Майк к нему и близко подойдет.
— Ох, ну елки ж палки, — ответил Фрэнки, — само собой, я не достану ему Майка. Майк мне не по карману, я и себе-то Майка не сращу. И Майк — Майк для него ничего не сможет. Что он сделает, чувак один, и это у него на руках? Заставит испариться? Расселлу на самом деле волшебник тут нужен. Нет, я ему Тоби срастил.