Огромная память
Шрифт:
Примерно через сутки пути я переоделся в одежду дервиша и остался один в кыргыз-кайсацких степях. Я шел по караванной тропе на юго-запад, оставляя закат несколько правее меня. Мне была поставлена задача узнать настроения в киргизских жузах и их возможную политическую ориентацию в период междоусобиц и безвластия.
Стремление жузов к самостоятельности ослабляло ханов и султанов и делало их беззащитным перед внешними врагами — джунгарами, совершавшими набеги на киргиз-кайсацкие племена. Попытки объединения жузов, съезды ханов помогают организоваться для отпора джунгарам, но ненадолго. Хан Младшего жуза Абулхаир принял условия присоединения
Когда идешь и считаешь шаги и версты, то путь кажется очень длинным. Когда идешь и думаешь о чем-то важном, то совершенно не замечаешь длины пройденного пути. Просто в памяти отмечаются повороты и подъемы тропы, замечаются ориентиры и какие-то приметы.
Незаметно наступил вечер. По пути я собирал торчащие веточки, и у меня набралась небольшая вязанка дров для костерка, говорящего о том, что вместе со звездочками на небе и на земле горит одинокая звезда, которая может приветить друзей, но может и остаться одной, если друзья далеко.
Выбрав ложбинку в стороне от караванной тропы, я стал располагаться на отдых. Не нужно, чтобы мой огонек привлекал чье-то внимание. Не всегда ночной гость приходит с добром. Звери и так найдут мой огонек.
Наломав веточек и уложив их крест-накрест на пучок сухой травы, я высек кресалом искру и зажег трут. Раздув его, поджег траву. Вот и мой костерок заиграл яркими язычками пламени. Достав кружку, я насыпал в нее сушеного бараньего мяса с солью, залил водой и поставил на огонь. Закипевшую жидкость я тихонько помешивал веточкой. Небольшой кусочек лепешки и густой бараний бульон с ароматом и вкусом сурпы вполне достаточен в дороге. Высокая энергетическая ценность приготовленного блюда даст мне сил не менее, чем на сутки. Переедать не надо. Переедание опасно тем, что чувство насыщения притупляет бдительность и не способствует мобилизации. Кусочек курта завершил мою трапезу. Сейчас можно и лечь поспать, чтобы проснуться на рассвете, смочить рот водой и отправиться дальше в путь.
Перед сном я вышел на пригорок, чтобы оглядеться. На юго-запад, километрах в пяти, мерцала яркая точка. Огонь. Небольшой, но и не маленький. Возможно, небольшой караван или группа путников. Утром догоню и со стороны посмотрю, кто это. Еще два огонька я нашел в той стороне, откуда пришел. Вроде бы совершенно безлюдная степь, оказывается, наполнена огромным количеством существ, которые живут своей жизнью и оживляют эту землю, которую живущие здесь племена считают своей родиной и бьются с врагами, чтобы отстоять ее.
В степи человек встает рано утром. С рассветом звери прячутся в норах и укрытиях, уступая свое место хозяину. Человеку. Кто рано встает, тому и Аллах подает.
Мне солнце поможет монетку найти,
Что ночью богач потерял по пути,
Пропажи своей он совсем не заметит,
Монетка поможет за плов заплатить.
Что-то меня на стихи потянуло. Вероятно, все земляки Хайяма и Рудаки в душе своей поэты. Многие стесняются писать стихи. Зря. Придет время и человек все равно будет писать стихи. Плохие или хорошие, но от души.
Часа через два пути я увидел вдали небольшой караван. Три мула с поклажей и пять человек пеших в каких-то непонятных одеждах. На киргизскую одежду не похоже. Двое как индийцы в одеждах из куска ткани. Трое в черных халатах и в круглых шапочках. Оружия нет. Будто бы христианские монахи. А вот те, в накинутых одеждах — это точно монахи. Буддийские. И я тоже монах. Только мусульманский. Монах монаху ничего не сделает. Все мы служим Богу. Вернее слугам, посланцам Бога, да и сами мы слуги Божьи.
Пойдя напрямик, я скоро догнал караван и убедился в своей небольшой ошибке. Два монаха точно буддистские, а вот в черной одежде — китайцы. У главного на шапочке болтающееся перо с шариком и все почтительно называют его — сиень шэн.
Поздоровавшись, я выяснил, что старший каравана и еще один из китайцев могут разговаривать на тюркском наречии, которое в целом понятно мне. Я поинтересовался, куда они держат путь и, узнав, что путь их лежит в прикаспийские степи, обрадовался и попросил разрешения присоединиться к ним.
— Я не буду вам обузой, господин, — сказал я, — помогу общаться с племенами, которые будут встречаться по пути. Продукты у меня свои. Дервиши неприхотливы в еде. Могу помочь охотиться, хотя вроде бы это и не пристало мне, но пища нужна всем, кем бы человек ни был. Могу и дичь сготовить, повар я неплохой.
Старший китаец сказал, хитро прищурясь:
— Самые лучшие повара — это китайцы. Нет плохой пищи — есть плохие повара. Мы едим все, что шевелится. Что не шевелится — расшевелим и съедим. Спасибо за предлагаемую помощь. Возможно, что нам нужен такой человек, как вы, потому что мы идем по землям, где основной религией является ислам, а в некоторых местах и язычество. А если вы владеете языком Персии, то преподадите мне несколько уроков. Я все не могу понять, как можно писать слова сплошной линией, ставя точки сверху и снизу. В иероглифике все просто. Даже в тибетском и в монгольском языках естественное написание понятий человеческой жизни. В европейских языках есть буквы. А вот в Персии живут исключительные люди, с которыми мы хотим познакомиться и установить контакты.
— Спасибо, господин, — поблагодарил я за разрешение присоединиться к каравану, — в свободное время я обязательно постараюсь подробно разъяснить строение языка фарси, с большим интересом тоже бы познакомился с китайскими письменами, которые известны во всем мире и не каждому человеку дано изучить этот язык.
Старший китаец удовлетворенно кивнул головой, сложил руки за спиной и пошел вперед. Караван двинулся за ним.
Глава 19. Дипломатия
Определенно Аллах благоволит ко мне и помогает выполнить мое задание. Я могу думать только об Аллахе, потому что я дервиш и о другом думать не должен. Мне приходится не вспоминать о Настеньке, чтобы не заулыбаться в самый неподходящий момент, что не совсем прилично для правоверного мусульманина.
На кулинарной основе я нашел общий язык с моими попутчиками. Оказывается, что китайцы готовы бесконечно говорить о пище, о ее разновидностях, о вкусе блюд с теми или иными приправами, считая себя истинными гурманами и знатоками пищи. Мне пришлось преподать им несколько уроков восточной кулинарии для того, чтобы добиться уважения. Я приготовил всего лишь четыре блюда: два вида плова и два вида шашлыка и китайцы начали чувствовать прикосновение к центрально-азиатской культуре.