Огромное окно
Шрифт:
— Скорей! — опять крикнула Вайолет.
Бодлеры на четвереньках выкарабкались наружу, на склон, и прижались друг к другу, поливаемые ледяным дождем. Им было холодно. Им было страшно. Но они спаслись.
Я повидал много удивительного за свою долгую беспокойную жизнь. Я видел ряды коридоров, стены которых были сплошь выложены черепами. На моих глазах началось извержение вулкана и огромная волна лавы поползла к маленькому селению. На моих глазах женщину, которую я любил, подхватил громадный орел и унес ее в свое гнездо высоко в горы. Но мне все-таки не представить, каково было детям наблюдать, когда дом Тети Жозефины валился в озеро Лакримозе. Согласно моему расследованию, они в немом изумлении наблюдали, как
Глава девятая
У почтовой службы Соединенных Штатов есть свой девиз: «Ни дождь, ни мокрый снег, ни зимняя метель не задержат доставку почты». Это означает, что даже в мерзкую погоду, когда почтальону хочется остаться дома и насладиться чашечкой какао, ему (или ей) волей-неволей приходится закутаться как следует, выйти на улицу и разносить ваши письма. Почтовая служба Соединенных Штатов не считает, что холод и буря могут явиться помехой для выполнения долга.
Бодлеровским сиротам, к своему крайнему огорчению, довелось убедиться, что Хлипкий паром работает не по этим правилам.
Вайолет, Клаус и Солнышко с огромным трудом спускались с холма. Ураган набирал силу, и у детей создалось впечатление, что ветер и дождь сговорились сбросить их в бушующие волны озера Лакримозе. Вайолет и Солнышко не успели захватить свои пальто, когда в панике покидали дом, так что все трое по очереди надевали пальто Клауса, пока ковыляли по затопленной дороге. Раза два мимо проезжали машины, и тогда Бодлеры прятались в мокрых грязных кустах, опасаясь, что это едет за ними Капитан Шэм. Когда они наконец добрались до Дамокловой пристани, зубы у них стучали, а пальцы на ногах почти ничего не чувствовали от холода. Поэтому когда они увидели в окошке билетной будки табличку «Закрыто», это повергло их в отчаяние.
— Закрыто. — Голос Клауса прозвучал пронзительно от горя и необходимости перекричать ураган. — Как мы теперь попадем в Гиблую пещеру?!
— Придется подождать, пока заработает паром, — отозвалась Вайолет.
— Он не заработает, пока ураган Герман не кончится, — возразил Клаус, — а к тому времени нас уже найдет Капитан Шэм и увезет с собой. Надо как можно скорее добраться до Тети Жозефины.
— Не представляю, каким образом, — сказала дрожащая от холода Вайолет. — Согласно атласу, пещера находится на противоположном берегу. Не можем ведь мы переплыть озеро в такую погоду.
— Энтро! — добавила Солнышко, что приблизительно значило: «И обходить его пешком тоже некогда».
— Должны же быть на озере лодки кроме парома. Моторки, рыбачьи лодки или… — Он умолк, глаза его встретились с глазами сестер. Все трое подумали об одном и том же.
— …или парусные лодки, — закончила Вайолет. — Прокат лодок Капитана Шэма. Он говорил, что это здесь, на Дамокловой пристани.
Стоя под навесом билетной будки, Бодлеры вгляделись в дальний конец безлюдной пристани. Они увидели металлические ворота, очень высокие, да еще увенчанные блестящими пиками. На воротах висело объявление, но слов было не разглядеть. Около ворот притулилась еле видная за сеткой дождя лачуга, где в окошке мерцал свет. Дети смотрели на огонек, и в душе у них нарастал страх. Войти в Прокат парусных лодок Капитана Шэма с целью найти Тетю Жозефину было равносильно тому, чтобы войти в логово льва, чтобы убежать от льва.
— Нам туда нельзя входить, — сказал Клаус.
— Но придется, — сказала Вайолет. — Нам известно, что Капитана Шэма там нет, он либо едет к дому Тети Жозефины, либо еще сидит в «Озабоченном клоуне».
— Но тот, кто сидит там, — Клаус показал на мерцающий огонек, — не даст нам напрокат парусную лодку.
— Там не знают, что мы Бодлеры, — возразила Вайолет. — Как бы там ни было, скажем, что мы дети Джоунзов и хотим покататься.
— В разгар урагана? — хмыкнул Клаус. — Так они нам и поверят.
— Им придется поверить, — веско произнесла Вайолет (здесь это слово означало «словно она сама в это верила, хотя уверенности вовсе не испытывала») и повела за собой брата и сестру в сторону лачуги. Клаус прижал атлас к груди, а Солнышко, в свой черед получившая пальто Клауса, завернулась в него поплотнее. Бодлеры уже скоро стояли, дрожа от холода, под вывеской «Прокат парусных лодок Капитана Шэма — каждой лодке ее парус». Однако высокие металлические ворота оказались наглухо заперты, так что Бодлерам пришлось остановиться, хотя неудача и не отбила у них желания попасть в лачугу.
— Давайте заглянем в окно, — прошептал Клаус, однако ни ему, ни Солнышку было не достать до окна. Тогда Вайолет встала на цыпочки и заглянула внутрь и с одного взгляда поняла, что у них нет никаких шансов получить напрокат парусную лодку.
В тесной комнате умещался только небольшой стол с мерцающей над ним голой лампочкой и стул. А на стуле спал некто такой неимоверной толщины, что вся лачуга, казалось, была заполнена громадной тушей. Существо это спало и храпело и при этом держало бутылку пива в одной руке и кольцо с ключами в другой. Когда громадина издавала храп, бутылка тряслась, ключи брякали, а дверь в лачугу приоткрывалась каждый раз на несколько сантиметров. Хотя все эти звуки были достаточно жуткими, не они напугали Вайолет. Напугало ее то, что невозможно было понять — мужчина это или женщина. Подобных людей на свете не так много, и Вайолет сразу догадалась, кто это. Быть может, вы успели забыть о злобных сообщниках Графа Олафа, но Бодлеры-то видели их близко, во плоти (а в данном случае плоти было ох как много), и помнили их во всех жутких деталях. Все сообщники Графа Олафа были грубые, все до единого были хитрые и делали то, что он (в данном случае Капитан Шэм) им велел, и сироты по опыту знали, что те могут всегда объявиться в любой момент. И вот пожалуйста — один из них объявился в лачуге, опасный, коварный и громко храпящий.
Должно быть, на лице у Вайолет отразилось разочарование, потому что Клаус сразу спросил:
— Случилось что-то плохое? Ну, кроме урагана Герман, притворного самоубийства Тети Жозефины и охотящегося за нами Капитана Шэма и всего остального?
— Тут в лачуге один из труппы Графа Олафа.
— Который?
— Который не то мужчина, не то женщина, — ответила Вайолет.
Клаус содрогнулся:
— Самый кошмарный?
— Я не согласна, — возразила Вайолет. — По-моему, самый кошмарный — лысый.
— Васе! — прошипела Солнышко, возможно желая сказать: «Обсудим это в другой раз».
— Он тебя заметил? То есть она заметила? — поинтересовался Клаус.
— Нет. Он, то есть она, спит. Но в руке держит связку ключей. Они нам наверняка понадобятся, чтобы отпереть ворота и отвязать лодку.
— Ты хочешь сказать, мы украдем лодку? — спросил Клаус.
— У нас нет выбора, — ответила Вайолет.
Разумеется, кража — преступление, и, кроме того, это невежливо. Но как большая часть невежливых поступков, кража простительна при определенных обстоятельствах. Она непростительна, если вы, скажем, находитесь в музее и решили, что та или иная картина будет смотреться лучше в вашем доме и вы попросту хватаете картину и уносите домой. Но если вы очень, очень голодны и не можете раздобыть денег, то простительно будет схватить картину, унести ее домой и съесть.