Огромный черный корабль

Березин Федор Дмитриевич

Лумис почувствовал, как непрочно сколоченный им воздушный замок рассыпается на мелкие-мелкие кирпичики. Тогда он сделал единственное, что ему оставалось – доверился судьбе. Конечно, он мог бы попытаться выдать себя за агента «патриотической полиции», но тогда бы его повезли на опознание прямо туда, а не к какой-то «бабушке Гретте», а там бы его опознали непременно. Все-таки глупо, несоизмеримо глупо и обидно так влипнуть, ко всему прочему, не успев помочь Баллади.

Их путешествие явно затягивалось и скорее всего не по вине водителя. Вероятно восставшие, ведя активные наступательные действия, захватывали квартал за кварталом. Те улицы, которые еще час назад были под эгидой Империи, теперь оказались отрезанными, это по всей видимости и заставляло шофера лавировать и кружить. Лумису привиделось несколько не слишком замысловатых вариантов окончания этой поездке. Самый простой и вероятный включал в себя: остановку бронемашины,

толчок прикладом в спину, падение носом в стекломильметоловое шоссе и шипящий свист вылетающих из игломета иголок, а затем (это уже после), не слишком заношенный, в обтяжку, дамский сапог переворачивающий его, быстро остывающее, тело лицам вверх. Некрасивая перспектива, но это лучше, чем угодить в лапки молоденьких, желающих выслужиться, тюремщиц «бабушки Греты». Выпутаться из этой кутерьмы своими силами было невозможно и Лумис, глядя на поникшее тело Бенса, жалел об упущенной возможности, ведь все было бы совсем иначе, нажми он вовремя спусковую скобу.

– Ну, что он кружит, как вошь в не стираном белье? – процедила глав-сержант, выглядывая в бойницу. – А, Кукла? – прикрикнула она на рядовую.

– А я почем знаю, Жаба! – отрезала длинноволосая, затравлено глядя на бочкообразную начальницу.

«Женщины на войне, – размышлял Лумис, – милое зрелище. Просто дивишься, как быстро в условиях казармы приятное, по исходному состоянию, существо превращается в такую вот жуть».

– Да ты когда что-то знала, а? – подпрыгнула на своем месте глав-сержант спеполиции по кличке Жаба. – Ты же тупая как... – она запнулась, по-видимому, не смогла подобрать сравнение. – И рявкать перестань, а то наверну по зубикам, вмиг рыло станет, как у этого вояки.

Сравнение относилось к Лумису. Главному сержанту особого женского противо-повстанческого батальона «голубые драконы» очень понравилось последнее выражение, и она затряслась всем туловищем, ей было очень смешно.

И тут, произошел взрыв.

20. Кошмары леса

Сегодня у них очень много работы. Они готовятся переплыть Циалиму. Браст стал последнее время, особенно после встречи и прощания с паучком, очень интересоваться насекомыми. Про термитов-секачей он прочел в брошюрке взятой на прокат у дока Геклиса. Везет им: они вообще к таким мероприятиям не готовятся, просто подходят к реке строем (строй большой, по фронту, говорят, на километры растягивается), цепляются друг за дружку цепочкой – длинной цепочкой, даже снос течения им нипочем, – и так покуда крайний не ухватится за веточку на противоположном берегу. Все у них по-умному, хоть сами, следуя их биологическому устройству – дурни дурнями: края моста усилены, здесь целая куча держится, дабы не оторвало лапки последнему креплению. Потом по этому живому мосту начинается переход основной массы, идут строями, никто без дела не сидит и налегке не гуляет, кто куколок переносит, кто царицу термитника. Такие они коллективисты. Ну, а если уже река совсем велика, тогда еще проще: сцепятся все в такой большущий пребольшущий шар, внутри царица с царем, куколки, яйца недозрелые, а вокруг вся масса гребет, катится по воде, вроде отвалившегося колеса от древнего колесного парохода. И никто, опять же, не сачкует, все гребут по очереди, дабы те, что под водой не успели задохнуться.

Если бы Браст такие страсти про Мерактропию знал ранее, ни в жизнь бы не согласился участвовать в экспедиции, хотя кто бы его спрашивал, да и откуда он знал, ведь только в подводном транспорте сказали цель задания. Сейчас они с Пексманом максимально облегчали машину, снимали все что возможно. Другие занимались надуванием лодок и плотов, не ртами надували, а насосами, ясное дело. Плотики размеров приличных, еще бы, некоторые машины – до ста сорока тонн. Хорошо гаубица-стрелялка разобрана, та бы больше потянула. Мост их складной нужен для того, чтобы техника могла спуститься к более-менее чистой воде, через болотную прибрежную жижу. Вообще Циалима странная река. Если бы она такая широкая, как в середине к океану выходила, может, и внутренние области Мерактропии смогли бы освоить, а то ведь ближе к морю, она бьется на тысячеголовую дельту, каждая речушка становится так мала, что с воздуха вообще не наблюдается, за наклоненными многоэтажными деревьями-гигантами. Сама река, почти на всем протяжении, извивается по континенту, как бог на душу положит, суша ведь здесь ровная до жути, на всем материке вообще нет гор, даже средненькой высоты. А, кроме того, иногда в процессе движения река вообще преобразуется в цепочку абсолютно непроходимых болот-топей. Лишь по центру Мерактропия повышается постепенно – вся она в виде конуса, словно сыпали сверху песок, и лег он равномерно, скатываясь к краям. Так что река Циалима, хоть и самая большая здесь, но совсем несудоходна, а ведь дождей на материк валится неисчислимое множество в период муссонов.

Но куда вода девается, док Геклис как-то разъяснил: впитывается она вся, как есть, в растительность двухсотметровую и воздуху обратно отдается через листочки, минуя океан, вот такое хитрое здесь туземное растительное царство, потому здесь всегда влажно, потому давление повышенное, и твари членистоногие до бешеных размеров вымахивают. А еще Геклис когда-то обмолвился, что в реках водится тритон-маэстро: назван он так за любовь к пению, в брачный сезон проявляемому, а нападает он стаями, зубы прокусывают сапог, ну, а яд парализует навсегда; нравится ему яйца свои откладывать прямо в не протухающие, всегда свежие консервы, дабы детишкам голодным, новорожденным была забава. И ведь обидно, что когда укусят и поволокут толпой, ни руку с иглометом поднять, дабы в голову собственную выстрелить, ни закричать, ничего ведь уже не сможешь. Короче таких страстей, Браст в последнее время наслушался, что республиканцы со своими летающими камерами пыток на «тянитолкаях», ни в какое сравнение не шли.

21. Кредиторы городов

Когда дым несколько рассеялся и в ушах чуточку отлегло, Лумис увидел перед собой, перекошенную от удивления морду, глав-сержанта Жабы. Повернув голову, он разглядел длинноволосый затылок, а затем пятнистые брюки заслонили обзор; что-то делалось с задней дверцей машины. В голове его все еще звенело, и он не воспринимал отборную брань, с которой рядовая по кличке Кукла налегала на рукоятку. «Цветочный революционер» лежал на сиденье в неестественной позе и Лумис испугался, что он мертв.

Щербило в носу от запаха раскаленного металла, плохо воспринимался разбитый лоб, ясно чувствовался привкус крови на губах, зубы немного ныли, так здорово они клацнули в момент взрыва. Лумис попробовал шевелить руками, но они были по-прежнему крепко пришпилены к сидению. Ничего в этом мире не трансформировалось в лучшую сторону.

Только круглое лицо Жабы стремительно менялось, превращалось в ужасную маску, глаза налились красным и наблюдаемо выкатывались из орбит. Внезапно, Лумис осознал, что она завыла, точнее выла она, видимо, давно, но раньше он плохо воспринимал звук. Выла Жаба очень громко и очень страшно.

В этот момент Лумис на мгновение ослеп: представитель амазонок технически развитого общества сумела вскрыть люк и яркий сноп света озарил кабину. Сержант Жаба застонала и прошипела чуть слышно:

– Кукла, погляди, что у меня на спине, погляди, слышишь.

– Сейчас, – в образованную чуть приоткрытой дверцей щель, рядовой боец особого батальона внимательно осмотрела улицу, ее правая рука сжимала оружие.

– Никого нет, – наконец констатировала она вслух, поворачивая голову.

– Посмотри, что у меня сзади, слышишь, – снова промямлила Жаба и вдруг зашлась икотой.

Длинноволосая резко обернулась и обозрела начальницу долгим, излучающим превосходство и ненависть, взглядом. Под этим взглядом та замерла, даже перестала икать и потянулась к выроненному игломету. Реакция у Куклы оказалась мгновенной: острый, неуставной каблук вдавил ладонь Жабы в пол и повернулся на ней с лева на право. Глав-сержант стонала, видно было, как на глаза накатываются слезинки.

– Не надо глупить, Жаба, – дьявольски улыбаясь, изрекла Кукла. – Ты свое уже отыграла.

Теперь сержант Жаба икала вдвое чаще.

– Кук... – .ла, почему... ты ме...– ня не любишь..., а?

Ее подчиненная громко, неестественно рассмеялась.

– Почему, я тебя не люблю? Жаба, где же это ты таких слов набралась?

– Пощади! Пощади, Кукла! – теперь «дракон» Жаба ревела, очень натурально всхлипывая. – Не убивай меня, девочка. Ну зачем тебе меня укокошивать, я ведь и так помру, кажется у меня оторвало всю спину. Ну посмотри, что у меня в спине?

Рядовая нагнулась, правой, облаченной в перчатку, рукой приподняла двойной подбородок руководителя, потянула ее за жирный, в бородавках, нос, затем, громко смеясь, она повернула ее голову притягивая за ноздри назад, словно желая переместить их на затылок.

– Ну, Жаба, сама взгляни, что это у тебя со спиной? Болит спинка, а?

Голова глав-сержанта уже повернулась почти на сто восемьдесят градусов. Лумис с очнувшимся Бенсом молча наблюдали эти издевательства, ожидая своей неминуемой очереди.

– Что, шейка не поворачивается? – продолжала Кукла. – Как же так? Она же у тебя лебединая.

Кукла снова зашлась наигранным, прерывистым хохотом.

– Лебедь ты мой ненаглядный. А ну, попробуем осмотреть с другой стороны.

Жаба стонала, тяжело дыша. И тут, колено Куклы резко нашло ее солнечное сплетение. Представитель женского пола – Жаба задохнулась, корчась, словно наполовину раздавленная гусеница. Добровольная исполнительница роли палача аккуратно харкнула на нее и правым большим пальцем старательно размазала слюни по всему лицу, затем притянула жертву к себе, рывком разорвав ворот комбинезона мышиного цвета.