Огрызки жизни или Дневники
Шрифт:
Честно, не знаю, как это получилось, что я оказался у Светки Циринской на даче. Видимо, привела. Я как всегда был смущен, а тут она: - Может быть, займемся сексом? – Типа привела проститута поразвлечься. А я то, да се, принялся печь в духовке индюшкины ноги, как Макаревич учил, то есть импрегнируя в них кусочки сыра. Получилось хорошо, сели по-человечески, ног поели, друг против друга сидючи, вина попили, культурно разговаривая, потом оказались на диване (когда мы разведемся, первым делом она выбросит этот диван, как первейшее обо мне воспоминание – он весь был пропитан моей спермой, ибо большей частью нашей супружеской жизни она береглась. Она все связанное со мной выбросит, даже дом в Болшеве будет продан Элеоноре). На следующий день я был не прочь превратить это приключение обыденное, но она пришла в институт в обед, сказала, что у нее все болит внизу, и ее надо проводить в Болшево (хотя она жила в Королеве). Болшево – это 40 мин от Москвы, препровождение ее туда было уже не приключением, но каким-то волонтерским поступком, но она выглядела так жалко, что я поехал. И понеслось, поехало!
Тут надо сказать, что дом в Болшево принадлежал
25.08.94 Жил был художник в ночи. В свете юпитеров рождаются новые идеи, не всегда здоровые, ввиду употребления оральных контрацептивов и спиртных суррогатов. Вот недавно ведущая травести получила заманчивое предложение от помощника главного режиссера соседнего театра сыграть главную роль в домашней сцене постановки "Сцены из жизни помрежа". Проба состоялась в приватной обстановке и удовлетворила заказчика. Однако, моральная установка на шедевр не позволила ему прекратить поиски новых ощущений действительности. И что же? Он до сих пор ищет и вполне доволен собой и актерским составом... Вчера в ночи он сказал себе: Миллион алых роз... Сразу или по одной? Давай еще по одной, продолжил он вслух, обращаясь к уже утомленной героине Елене Леонидовне Охсладской и потянулся к ночному столику за серебряным ведерком...
04.12.94
У Светы что-то там женское – не прикреплялся плод, но я подключил мать с ее знакомствами в Институте Гинекологии и Акушерии, и родилась Полина, да так, что детское место не отстало. И сразу казус. Полина родилась, мы приехали с Верой Анатольевной и Зелековичем, я достал бутылку армянского 20-ти летней выдержки, чтобы узнать, что они не могут ничего отмечать, потому что у их близких друзей день рождения, и они должны ехать к ним. Так мы и праздновали рождение Полины. Я один с бутылкой, они в своем еврейском кругу. Не подумайте, что я антисемит, но через пару месяцев житья с ними я понял, что они – другой народ. Вот прошедшей осенью было очень много яблок (у них 20 соток и 20 деревьев). И я, дурак, сказал Свете: - А можно, мама приедет, соберет яблоки?
Света передала эти слова тетке, и получился скандал. Та стала говорить мне гадости, типа все вокруг ее, и я сижу на ее диване и пью чай из ее кружки. Я молчал, уверенный, что защитить меня должна моя жена, ведь я – примак. Но жена молчала, а тетка продолжала наседать. И в какой-то момент я встал и сказал тетке несколько слов, от которых у нее выскочили глаза и она убежала в свою комнату. На следующий день приехал Юрий Зелекович и сказал, что я должен извиниться перед ее сестрой. Я ему все объяснил, он не понял, и я ушел, собрав вещи.
Два месяца беременная Светка умоляла меня извиниться, и я сдался. И узнал, что весь скандал был из-за того, что тетка подумала, что моя мать приедет забрать снятые яблоки и яблоки с деревьев, а не падалицу (снятые яблоки – это яблоки, сорванные с деревьев особенными приспособлениями и потому они не битые и долго хранятся).
В общем, Полька родилась, и я стал необыкновенно счастлив. Молодая симпатичная женушка, ребенок, что еще надо человеку? Я до сих пор помню, как ехал на работу в электричке, совершенно наполненный счастьем, невероятно счастливый, как не мог усидеть до конца работы и сбегал к дорогой своей дочке, чтобы скорее взять ее на руки и наполнится ее радостью единения со мной.
26.06.94. Вчера в обед пошутил: "Лебедев бросил писать книгу, начал писать песню". Все смеялись. Сегодня пришел зам Мартюшов и предложил уволиться.
25.08.94. Ездили втроем в Севастополь
10.09.95 Посмотрел вчера "Робота-полицейского". Взбудоражил. Ночью придумал религию - Человек все получает при жизни. Бог настолько сложен, что понять его нельзя. Как немытому эскимосу Эйнштейна. Смерть - это воссоединение с этим богом. Цель жизни - достижение счастья. Счастье непонятно, оно приходит к тому, кто ждет озарения, тогда, когда человек подготовится к восприятию его. Оно может приходить и несколько раз и единожды. Часто последнее - это предсмертные слова - я выстоял, я не упал! Религия, как объединение единомышленников, нужна, чтобы защитить человека от злой воли несчастных людей или природы - от преждевременной насильственной смерти, от злостного принуждения.
Интенсивные электрохимические процессы, протекающие в нейронах, в процессе жизни в определенных ситуациях создают макромолекулу, способную запомнить и перенести душу мыслящего существа в существо только что народившееся. Эта макромолекула развивается в сочленении определенных нейронов, и после смерти, разложения тела и естественного или принудительного вскрытия места погребения, возможно через многие десятилетия, освобождается. Она чрезвычайно устойчива и подвижна. Проникая с потоком воздуха в легкие, а затем, с потоком крови в мозг месячного ребенка она приносит с собой сознание создавшего ее человека. Сознание, в зависимости от степени завершенности макромолекулы, может сохранять либо неясные фрагменты духовной жизни предыдущего хозяина, либо всю ее окраску и память. Последующие передачи, в случае, если молекула незначительно переработана новым носителем, приводят к психическим отклонением нового носителя - утрате им личностного восприятия действительности. Все так просто складывается. Небольшие изменения в похоронном процессе - душа и тело врозь. Тело, как положено, зарывается в землю или в испепеленном виде засыпается в банку, а отделенный мозг отдается химикам на простой процесс извлечения одной единственной штучки. В лучшем случае последняя сдается в банк на востребование, в худшем, в ложечке с яблочным соком скармливается душеприказчиками заранее подготовленному ребенку. Моральные проблемы цивилизация, конечно же, решит. Ведь состоит она в подавляющем своем большинстве из членов, желающих жить вечно. В конечном счете - ограбление, или по меньшей мере ограничение воли будущего. Религии обесцвечивают настоящее, молекула обесцветит грядущее. Другая мораль, иная жизнь. Выход прост - оставить душевное бессмертие для себя. Но лень. Искать реципиента. Испытывать угрызения совести. Нет. По крайней мере, не теперь. Вожделение возможностью осветит остаток жизни слабым, но материальным мерцанием вечности. Этого достаточно. Господи, от этого не уйдешь. Давно надо было, как в том рассказе культурно-революционного китайца, откусить свой болтливый язык. Ведь думал, не поверит. Оказался слишком прост. Пьянь болотная. "ИЧП "Прогресс" в течение года вело строго засекреченные исследования с привлечением специалистов-паталогоанатомов, похищавших в моргах ряда городских больниц органокомплексы (наверное, и в печенках искали) и квалифицированных химиков-аналитиков. Результаты проведенного расследования тщательно скрываются "компетентными органами". Московская патриархия готовит обращение..." Теперь им потребуется максимум полгода. Конец тысячелетия станет началом новой эры. Смятая газета зашуршала под ногами. Отбросил ее под стол. Теперь она лежит там. Смять бы эту историю и в угол, как негодный вариант. Что теперь будет? Скорее всего, какой-нибудь зациклившийся фанатик веры (какой, интересно, доберется до меня первый?) после мучительных рассуждений придет к необходимости лишить меня жизни посредством отделения головы от туловища с последующим растворением ее в серной кислоте... Бедняга, жаль убогого, окончательно свихнется. Надо подумать, как говорится, о душе... С чего же начался я? Странная привычность окружающего вызывала недоумение. Недоумение перерастало в недовольство.
Сам себе надоел. Где-то там, куда вечно стремится солнце - неведомая жизнь. Влился в стаю таких же, оглянулся на мгновение, прочертив вздернутым подбородком небрежную кривую, ускакал. Все равно, как коню, подстегнутому безжалостной плетью. Его плетью. А чья плеть рассекла его сердце, пустив в бешеную скачку вперед? Орда шла неостановимо. Редкие стоянки, вызванные обстоятельствами, прибавляли бешенства движению. Неподвижность пространства, скученность соплеменников требовали в душе немедленного прекращения. Мой костер горит, жадно пожирая сучья, он торопится к своему концу. Он выгорит дотла и уйдет в себя, уйдет в ветер. Очень скоро пепелище заметит другой, и уже он сожжет себя на пепелище и превратится в дым и растворится в пространстве. Я горю, спешу заглотать пространство. Зачем я здесь? Бешенство скачки влечет возможностью вобрать в себя больше, больше пространства. Вокруг удивительный мир и он движется. Растет береза, она жаждет стать как можно больше, жаждет достать и перекрыть ветвями соседние. Вот, сегодня моя тень падает и на этот камень... Ручей под березой брезгливо стремиться прочь от стоялой воды омута. Омут, стиснутый корнями, каждую секунду отрывает от них песчинку за песчинкой. Упавшая береза освободит омут от неподвижности существования, его воды, растворившись в ручье умчатся прочь от постылого места. Я расчетлив и никогда не выброшу лишнего. Я жаден и подберу все, что может сгодиться. Я жесток и мечу в лицо, и если ты, враг или соплеменник слаб, и я не встречу сопротивления - растопчу, убью без жалости. Сильного возьму с собой или пойду с ним. В неподвижности я незначителен, мал и жалок. В неподвижности я пытаюсь понять и проигрываю всем. Но вот, я пришел, все сжег и изнасиловал. Мой конь издох. Я один, ранен в грудь и умираю. Я пришел. Резной кубок, найденный близ черепа татарского воина, прошел через многие руки. Служанка, убирая в детской, протерла его до блеска. Хан шел легко. Он не чувствовал моего тела. Он был один, наедине с раскрепощенной теплым летним вечером природой. Движение руки перешло в его упругое тело, и Хан понес. Ветер в лицо, впереди все ясно, зримо. Вперед! Позади ничего нет, стороннее слилось - вперед, вперед! Незамеченная преграда сломала бег, вырванное из движения тело бросило в придорожную траву, спрятавшиеся там зубья забытой бороны сладко впились в плоть. Гадкая в груди чужеродность заставила приподняться на руках. Боли не было, напротив, хотелось растянуть приятное чувство освобождения. Наконец, упала на спину в согретую солнцем траву. С железом грудь покинуло еще что-то. Стало хорошо и свободно. Последним было огорчение- белое платье, оживленное выступающей кровью, основательно портили пятна ржавчины и земли... Поздней зимой река вздулась от частых дождей. Могила обнажилась, череп скатился в бурые воды. Быстрый поток унес его в ближайший омут. Освобожденная молекула понеслась дальше и осела на тинистом пляже. Однажды забрел туда рыбак и унес ее на рифленой подошве сапог. Дома, коря себя за неудачливость, он очистил их от налипшей грязи. Солнце подсушило комья, дети, возбужденные теплом, растоптали их в пыль и разнесли по двору. Поднявшийся вскоре западный ветер унес пыль на восток...
1. Конец 19 века. Женщина, дама в шляпке. В детстве - тяжелое воспаление легких. Нежная умная, одна, есть состояние, позволяющее свободно существовать. Любит и умеет одеться. Лесбиянка. Часто одна. Неясные устремления в будущее. Неудовлетворенность. Париж, улицы, художники, прогулки, море, любовные сцены. Уверена, что умрет молодой. Умирает в 29 - упала на железные прутья ограды, заросшей травой, с лошади, пущенной в галоп, может быть, намеренно, истекла кровью на траве под солнцем. Нашли и похоронили на сельском кладбище на берегу речки. В паводок в феврале воды вскрыли могилу. Путешествие души, подошва сапога, мусорные ящики, речные волны, свежий ветер.