Ох уж этот Ванька
Шрифт:
Отцепившись от безжизненно лежавшей бечевы, аэронавты перевели дух и обменялись довольно сильными впечатлениями.
— Ну и «ух ты!» — оценил происшествие Ванька.
— А то как?!—отозвалась Медвежья Смерть.
После этого оба, по пояс в воде, держась за руки, двинулись к видневшемуся неподалеку бугорку.
Шли, поминутно оступаясь, помогая один другому.
Кое-как добравшись, примостились под осинкой и, дрожа от холода и мокроты, предались невеселым мыслям о ближайших последствиях совершенного полета. Кому-то
оникновение в воздушную стихию
_, Тебя чем порют? —осведомился Ванька.
_ Чем попадя,— ответила Медвежья Смерть.—
А тебя?
— Чересседельником. Только я его нынче, перед тем как лететь, в речку забросил.
— Меня бабка последний раз четками * хлобыстала.
— Больно?
— А то!
Тут Ванька вспомнил о запасе орешков в кармане штанов и по-джентльменски предложил их спутнице. Та в свою
очередь угостила его к^ком жеваной серки **. Взаимная любезность несколько скрасила тягость ожидания.
Примерно через полчаса жертвы аварии услышали далекие мужские голоса. Их искали и звали. Ванька откликнулся, но его голос и свист относило ветром. Зато он отчетливо расслышал голос Петра Федоровича.
— Ва-ню-у-шка-а!
Ванькино сердце екнуло от радости. То, что его искал не кто-нибудь, а Петр Федорович, подавало некоторые надежды.
— Свистни ты!—попросил он Медвежью Смерть.
— А стоит?—с сомнением ответила она, продолжая расправляться с орешками.
— Замерзнем, а пороть все одно будут.
Довод показался убедительным. Стряхнув с подола скорлупки, Медвежья Смерть поднялась, сунула в рот грязные пальцы и грянула таким удалым посвистом, какой православная Русь последний раз слышала в исполнении Соловья-Разбойника.
С берега откликнулись. Скоро между деревьями замелькали фигуры Петра Федоровича и его товарища. Они
п тетки — узкий ремешок с завязанными на нем узлами. Перебирая его в руках, молящиеся отсчитывают по узлам число коленопреклонений или поклонов.
Р * Серка — очищенная смола лиственницы. Во многих местах Сибири употребляется для жевания. Обладает ароматическим вку-Сом и, как говорят, укрепляет десны.
Только при свидании с Петром Федоровичем Ванька понял, что натворил. Петр Федорович не ругался, но был взволнован и очень расстроен.
были вооружены баграми и веревками: передвижение по трясине было делом нелегким и небезопасным.
— Эх, Ванька, Ванька!.. — сказал он, убедившись в невредимости и видимом здравии «ававаторов». — Многих озорников видел, а такого не доводилось.
Попробовал было Ванька козырнуть бесстрашием, но получилось нехорошо. Петр Федорович головой покачал.
— И дурачок же ты, Иванушка!.. И то плохо, что тебя пороть станут, а еще хуже получится, если твой батька тебя ко мне отпускать не станет.
Вот
Есть вещи, о которых автор писать не любит, но... назвался груздем, полезай в кузов! Обязательно найдутся читатели, которые заворчат:
— Что это вы, товарищ писатель, об одном веселом рассказываете? Этак в старину не бывало.
И будут, конечно, правы!
Поэтому автор с великим прискорбием сообщает, что все самые мрачные предчувствия Ваньки и Лушки Медвежьей Смерти оправдались полностью: немало было поломано в тот день березовых прутьев. Одно утешение, что на миру и беда не страшна. Чтобы неповадно было летать, были высечены все члены планомонного комитета, а заодно и свидетели.
Однако самого худшего, чего боялся Петр Федорович, все-таки не случилось. Даже совсем наоборот вышло. Как ни был утомлен целодневной работой Киприан Иванович, как ни рассердился он на Ваньку, но выбрал время навестить дьяконовский дом, чтобы справиться о здоровье Петра Федоровича после рискованной экспедиции. Самое главное, зачем пришел, приберег для конца разговора. Уже встав, Киприан Иванович сказал:
— По гроб жизни не забуду, что вы парнишку моего спасли, собственную опасность презрели!.. Один он у меня, как свет в глазу, вот и пекусь о нем... Двое старшеньких были, да тех черная смерть взяла, оспа, значит...
Вспомнив старших детей, Киприан вздохнул, но сейчас же спохватился, что жаловаться на провидение не полагается, и добавил:
— Значит, на то божье усмотрение, такая воля господня...
От таких слов у Моряка глаза засверкали. Еще бы секунда, и полетел бы по всевышнему адресу большой боцманский загиб, но Петр Федорович успел одним взглядом предотвратить непоправимую беду и тут же перевел разговор на другое.
– — И то думаю... Хоть и жаль было, а поучил его сегодня... Если б его просто ветром снесло, можно было бы помиловать, а то ведь нарочно полетел.
— То прошлое, Киприан Иванович, теперь о Ванюшке Думать нужно...
— Почему вы думаете, что нарочно, Киприан Иванович?
— Хитростью себя изобличил. Перед тем как лететь, чересседельник в речку забросил. Значит, наперед знал, что его драть придется. Вот до чего отчаянный!
Было очевидно, что, сведя с Ванькой семейные счеты, Киприан Иванович был настроен сравнительно благодушно. Петр Федорович не преминул этим воспользоваться.
— Оно, может, и так, но способности у него отменные. Очень легко все усваивает. Попробовал я ему десятичные дроби объяснить, он сразу суть дела схватил.
Что такое «десятичные дроби», Киприан Иванович не понял, но похвалой сыну остался доволен. Ради начавшегося интересного разговора даже снова присел... Да и просидел часа полтора! А вернувшись домой, нежданно-негаданно озадачил Ваньку строгим приказанием: