Охота на бабочку. Часть 1.

Самолёт держал курс на юг. В салоне было несколько кресел, в них сидели люди, одетые в деловые костюмы, с дорогими часами и ноутбуками. Один из них спросил подошедшего с подносом стюарда:

– Еще можно отправлять смс?

– Уже нет, к сожалению. Вплоть до прибытия, по инструкции, связи не будет, это рейс правительственный, и правила безопасности…

– Я понял, понял.

Мужчина спрятал телефон в карман. Стюард напомнил:

– И хорошо бы выключить, так как согласно инструкции…

– Хорошо.

Ни тени раздражения не прозвучало в голосе мужчины. Мобильник проиграл мелодию прощания уже в кармане пиджака, рука поправила галстук. Человек посмотрел в иллюминатор. Внизу светился неспящий город, с проспектами, парками и жилыми районами. Человек представил, как его взгляд прорезает пространство, словно тонкий луч лазера, и вторгается сквозь окно в квартиру на предпоследнем

– Извини, муха, – говорит он. – Всем послал, а про тебя забыл.

– Ваш напиток, пожалуйста, – говорит стюард, все еще стоящий с подносом. Мужчина берет высокий стакан и подносит его к губам.

– Муха…

– Простите? Где? – стюард оставался невозмутимым. – Где муха?

– Дома. Одна. Надеюсь, заморозки ее не убьют.

Мужчина залпом выпивает сок.

Глава первая

А над городом плыла ночь. Башня точечной застройки смотрела вниз, где еще копошилась ночная жизнь, светились огни рекламы, и витрины магазинов рассыпали бисер огоньков. Только одно окно на предпоследнем этаже башни слабо светилось изнутри. Любопытный луч луны скользнул внутрь, пробрался через подоконник, вскарабкался на письменный стол и замер, боясь, что его одним движением шторы отправят восвояси. А тут было на что посмотреть. За письменным столом сидела девушка, тоненькая, как тростинка на далеком озере, чью гладь тревожит ночной ветерок. Она читала толстую книгу, иногда останавливая чтение и поднимала взгляд к окну, не видя ничего, кроме какой-то внутренней мысли, рожденной прочитанным отрывком.

Где-то далеко внизу тишину ночи нарушил визг тормозов, чей-то истошный крик. Девушка досадливо нахмурилась, но продолжала читать. Видеть улицу она не могла, да и не хотела. Что там увидишь в ночное время, глядя с такой высоты? Роняют желтые слезы на тротуар электрические фонари, слева грозит темными приключениями массив парка, справа высятся многоэтажки. Там всегда у кого-нибудь да приключается бессонная ночь, означенная светом в окнах. Все это она уже не раз видела. А вот любой звук ночью не таков, как днем, когда он теряется в общем шуме города. И этот визг внизу… Лена представила, как ночные духи взметнулись со своих мест подобно звездной пыли, потревоженные резким звуком, разрезавшим тишину, как нож режет торт. Скоро они успокоятся, эти сказочные создания, привыкнувшие к городской среде с ее шумами. Наверное, звуки машин они считают фырканьем и ревом заключенного в них восточного джинна. Цивилизация уже не так сильно пугает их, как во время оно, когда даже лампочек не было, и только луна освещала трепетную ночь, полную тайн и загадок. Ночных эльфов принесли в северный мир на кончиках крыльев перелетные птицы, вместе с образами цветов далекой Индии Духа с их ароматами для забвения суеты.

Лена подняла взгляд. И вздрогнула. На нее смотрела полная луна, незаметно выкатившаяся на небо. Рисунок на ней настолько напоминал женское лицо, что в глазах защипало, будто в них брызнули соком апельсиновой корки, сжав ее тремя пальцами. Когда-то эта детская шалость научила осторожности и недоверию к ласковым просьбам. Открой глаза, закрой рот. Или наоборот, если тебе хотят засунуть в рот одуванчик. И в том и в другом случае простодушный бывает обманут.

Девушка прошептала: Луна, ты что, брызнула мне в глаза эфирными маслами? Ах, если бы это было так! Но нет, ты напомнила мне лицо мамы, хотя я прекрасно понимаю, что никакой связи между спутником Земли и моими чувствами, нет и не может быть. Но если подобное будет повторяться каждое полнолуние, то последствия могут быть плачевными. Мое сердце не выдержит. И зачем только окна квартиры выходят на эту сторону! Можно было купить любую, но вид неба с пятнадцатого этажа башни в самый первый раз заворожил, и я сказала Маргарите: хорошо, мне нравится. Отец так и не удосужился посмотреть жилье, что подарил дочери на шестнадцатилетие. Может, его терзает чувство вины? Хотя терзает – слишком сильно сказано. Не может вина перед первой дочерью, скрываемой от всего света, рвать его душу на части, подобно тому, как волк терзает плоть оленя. Таких, как она, веточек на любом древе родословном – несть числа. Никто по этому поводу не заморачивается. А уж отец тем более. И все же некий тайный налет виноватости она чувствует. Что же произошло у него с мамой? И как они расстались? Правда ли, что мама умерла?

Лена вытерла мокрые глаза, шмыгнула затекшим носом, и улыбнувшись луне, которая уже чуть заметно сместилась в сторону, отложила книгу. Она встала и подошла к окну, прижалась горячим лбом к стеклу, вздохнула.

– Самое время загадать желание, не правда ли? – спросила она сама себя. – Тогда пусть у меня будет лето приключений, пусть я встречу луну в образе незнакомой дамы, и она выполнит мое самое заветное желание.

С этими словами она решительно, не давая слезам выплеснуться из глаз, задернула тяжелую штору. Не время было плакать и жаловаться на судьбу, подарившую ей долгожданное одиночество в этих апартаментах, возможность самой решать свои проблемы. Хотя где там самой? Ей же недавно навязали психотерапевта, хорошо что не батюшку из ближайшей церкви. Священнику не соврешь, а вот психотерапевту можно морочить голову. Человека, которому принято не просто доверять, а душу перед ним выкладывать, как блин на тарелку, она решила водить за нос. И все же – разве не странно открыть, что ты никому не доверяешь? Стоит ли жить, если все так плохо? Верить можно только синоптикам и прогнозам погоды. Однако Борис Царикович – так зовут психолога, взял с нее некоторые обещания, например, вести что-то вроде дневника, это дескать, поможет разобраться в себе самой. Она начала описывать кусочки своей жизни и неожиданно увлеклась этим занятием.

Когда же будет дождь? Накануне вечером, возвращаясь домой от Маргариты, Лена пыталась определить, будет ли обещанный дождь. Днем идущий к столице циклон был красочно показан компьютерной графикой, озвучен приятным голосом. Прогноз погоды был приправлен симпатичным синоптиком, как хорошее блюдо специями, и подпорчен рекламой лекарственного средства против простуды. Но по-видимому, капризный циклон завернул куда-то по дороге на столицу, вместо того, чтобы прямиком мчаться освежать измученный жарой мегаполис. Дождь – это было бы неплохо. Но прогноз подкачал. Зато какое чистое небо!

Лена иногда просыпалась на рассвете, и смотрела в окно, чтобы увидеть и почувствовать необъятность открытого пространства и, сохранив это ощущение, пережить очередной тягостный день.

Вот уже некоторый период времени ей хотелось определиться с собственным будущим. Но такое действие предпринять самостоятельно очень сложно, ведь приходится опираться на свой, такой небогатый, жизненный опыт. Нет никого, с кем можно посоветоваться – подросток, даже если он имеет мудрых родителей, готовых посоветовать что-то, никогда не станет к ним обращаться. А все потому, что наступает такой момент, когда уходишь в свой внутренний мир, в который родителям вход закрыт. Ты делаешь привычные вещи, говоришь то, что требует ситуация, и всем невдомек, как ловко ты скрываешься от них за обыденностью, как умело заметаешь следы и вводишь их в заблуждение. Врешь и притворяешься в разных социальных сетях, блогах, в контактах, и вообще, ведешь себя как заяц, запутывающий следы. И таким, объяснял Лене психолог, подросток остается долго, то есть практически пока не станет безнадежно взрослым. Она тогда спросила: а потом – каким человек становится, и он ответил: становится совершенно другим, к сожалению. Это значит, что он впускает в свою жизнь кого-то другого? А разве это так уж обязательно, раскрываться полностью, наизнанку себя выворачивать? Борис Царикович молчал так долго, что она успела решить, что он придумывает какой-то ход, чтобы опять ввести ее в заблуждение, но его ответ оказался неожиданным, а неожиданность эта гарантировала честность. Просто он не решался, колебался, думал, стоит ли касаться скользкой темы. И почему-то – может, просто оттого, что была печальная погода или по своей личной, ей неведомой причине, но он ответил.

– Если кто-то может сохранить свой мир в неприкосновенности, то ему можно только позавидовать. Но таких людей в моей практике не было. Все открываются, поверь, рано или поздно.

– Я никогда этого не сделаю, – сказала Лена.

– Полюбишь – сделаешь, – пообещал Борис Царикович.

Лена постаралась изобразить недоверие на лице. Это иногда срабатывало.

– И не только расскажешь все хорошее, но и всю помойку выльешь на него.

– Мой гипотетический возлюбленный может меня за это разлюбить в тот же момент!

– Если любит – не только примет, но и этой помойкой умоется. А вот если слушать не хочет, – значит, нет никакой любви. Но тебе пока рано это знать, Лена. Это психология для другой возрастной категории. А вот подростки и их родители…

– Борис Царикович, вы же знаете, как у меня обстоит дело с родителями, – сердито сказала Лена.

– Да, извини меня. Но Маргарита Петровна…

– Ну да, она хочет мне заменить маму. Только …

И тут она замолчала. Ведь многое из того, что говорил доктор о матерях и девочках-подростках, можно было с полным основанием применить к ним двоим. Лена на самом деле «пряталась» от Маргариты, при этом чистую ложь не говорила, а применяла различные тактики. Это давалось легко – жила-то она отдельно, на вопросы отвечала, что все хорошо, и… дальше не пускала. Но вот насколько Маргарита, взрослая женщина, ее понимала – это был вопрос еще тот. Известно, какие они ушлые, эти взрослые, а Маргарита дурой не была. Много ли им надо, чтобы прочесть у вас в душе то, что вы даже от себя скрываете?