Охота на дракона (сборник)
Шрифт:
Затянула сатана свое удовольствие, перемедлила…
К той поре, как дошлепать ей до края настила, да протянуть к Саньке длиннопалые руки, та успела все для себя решить — будь, что будет! И нет, чтобы попятиться от насильницы в кусты, Санька прыгнула вперед, сшибла ведьму на площадку и… наугад, быстро-быстро, стала нажимать на самоцветы проклятого ошейника…
Ой, что тогда завязалось на болоте! Какая потеха поднялась!
Налетела на зыбуны чертова свадьба. Ветрище! Грязища! Дождище! А темнища! А вместе с туманом закрутило над топью, повыдерганные с корнями
Вот натворила девка беды!
Явлену оторвало от нее и уволокло куда-то в самую гущу, уцепиться не за что’ А чует Санька — поднимет ее над зыбунами…
Крутануло девку над болотом раза два, дало в бок волною шального ветра, зацепило за что-то подолом, рвануло, дальше понесло, а там шмякнуло о тряское место. Да, слава богу, что срослый пласт моховины только сильно спружинил, но не продрался — выдюжил. Только полная люлька насочилась воды и окупнуло Саньку с головой.
Да это разве беда?
Утро-то не октябрьское — июльское. Остуды девка никакой не подхватила. Особенно-то даже и не заметила она своей купели задивилась на то, что над нею голубеет бестуманное небо, а где-то рядком, в знакомых камышах, покрикивает суетливый зуек. Вот он и комар-шкода — волчья порода, мухатый бес — штык наперевес…
Санька ловить его не стала — просто шлепка поддала. Сама села в люльке своей, заулыбалась утру, как проснулась только. Глаза протерла…, а колдовских гляделец-то на месте нет! Посеяла где-то в потехе.
Это уж никуда не годится!
Тогда Санька за юбку-то за свою — хвать! Но и запас ее остался в былом. Это когда ее, видать, оторвало от зацепки. Один только ошейник на ней холодит шею…
А ведь Кумани-то? Они же все на болоте остались! Кто скажет Саньке, что с ними натворила вся эта чертопляска? Да и как ей воротиться в деревню одной?
Санька тык, тык в камушки пальцем, а они не действуют. Вот беда! Девчоночка даже заплакала.
Только чего реветь-то? Ее удача на слезу не клюет.
Поднялась. Из моховины выбралась на близкий болотный край. Взялась ожиной продираться до того места, где ночью за Шайтаном входила в зыбуны. А надо еще оберегаться, чтобы кому из деревни на глаза не попасть. Поймают теперь — убьют! А тут, как на то зло, голоса впереди.
Затаилась Санька в колючках, ждет.
А Шайтан-то ее учуял!
На то ведь и собака.
Да как лай поднял. Да в аршин от земли прыгать давай! Да волчком, да волчком…
И Володей, и Андрона, и Никитой, и сама выручательница пока дошли до дому, нахохотались все до седьмых колик…
Что ожерелье? Да пригодилось!
Камушки из него шибко пособили и Куманям в другое место переехать, и Свиридам, ими с собою взятыми, хорошо дожить, и, главное, Саньке — до нее уже никогда не смогли дотянуться дурные руки.
Николай Романецкий
КАЗАКИ-РАЗБОЙНИКИ
Посетительница была еще вполне хороша собой. Этакая начинающая увядать красавица, в былые времена сводившая парней с ума и до сих пор знающая себе цену. Время
— Доктор, — говорила она дрожащим голосом. — Вы представить себе не можете, как это меня беспокоит. И я бы не обратилась к вам, члену Мирового Совета, если бы…
Извините, — сказал Калинов. — Я не вполне понимаю, что вас так взволновало… Для его возраста это совершенно нормальное явление. Все очень просто! Они где-нибудь собираются, слушают музыку, решают проблемы бытия… Вы не помните себя в эти годы?
Женщина смотрела на него, широко раскрыв глаза, даже кивала головой, вроде бы соглашаясь, но Калинов чувствовал, что слова, сказанные им, ее совершенно не убеждают. И было ясно видно: и слушая, она не перестает думать о чем-то своем.
— Нет, доктор, — сказала она. — Вы не понимаете… Вы этого просто не можете понять… Игорь — мой единственный ребенок… Другого у меня уже не будет… Вы понимаете?.. Я всю жизнь чувствовала то же, что в этот момент чувствовал он…
Ей явно надо было дать выговориться, и Калинов стал просто слушать, даже не пытаясь вставить в этот монолог ни одной своей реплики. Он слушал, анализировал и старался понять, чем же он может ей помочь.
— Когда ему было плохо — было плохо и мне, — говорила она. — Когда он чему-то радовался, моя душа пела от счастья. Когда ему было больно, я корчилась от боли… — Она вдруг всхлипнула, и голос ее задрожал еще сильнее — Совсем недавно все изменилось… Все-все-все! Он больше не мой… Он стал скрытен, ничего мне не рассказывает Я не нужна ему… А совсем недавно он стал исчезать.
Она достала носовой платок и высморкалась Калинов вытащил из бара бутылку минеральной воды, наполнил стакан и подал ей. Она судорожно схватила его. Стало слышно, как часто-часто застучали о стекло зубы.
— Спасибо. — сказала она, отпив несколько глотков и вытерев платком рот. — Вы понимаете, я боюсь… Я просто боюсь… Он уходит, и я боюсь, потому что совершенно перестала его чувствовать. Как будто что-то оборвалось… Вы понимаете?
Калинов кивнул.
— Я не знаю, в чем тут дело… Я не понимаю…
— Кто вы по профессии? — спросил Калинов.
— Кулинар… Но при чем здесь моя профессия?. Это совершенно неважно! Он исчезает, доктор, вы понимаете?!
Калинов опять кивнул. Конечно, он понимает. Разумеется, он все понимает. Да и что тут понимать?.. Ситуация хоть и не часто, но встречается… Наверняка, не замужем… И не была… Ожегшись на молоке, дуют на воду… И вот смысл всей жизни, всего существования — сын, единственный и неповторимый, кровиночка родная, плоть от плоти, никто нам с тобой больше не нужен, нам и вдвоем хорошо, правда?.. Ошалевшая от любви мама уже не может заменить ему весь мир. И он уходит. Они все уходят… Ничего не поделаешь: юность, как правило, бессердечна… И ничем не поможешь, потому что это жизнь… Вот только как ЕЙ все это объяснить?