Охота на Елену Прекрасную, или Open-Air по-русски
Шрифт:
– Да чего мы спорим, – рассудительно заявил Кеша. – Нужно туда залезть и освободить несчастного! И давно надо было это сделать.
– Так погреб заперт был, – принялся оправдываться папуля. – Поэтому я и решил засаду устроить.
– А сбегать домой за топором и подмогой ты не догадался? – возмутился братец. – Сбили бы замок, и все дела. Как можно было сидеть на чердаке, когда человек так страдает?!
Зная, что родственники могут спорить до бесконечности по любому поводу, я присела на корточки, ухватила дверцу за скобу и с некоторой натугой распахнула её. Изнутри пахнуло
– Фонарик у тебя? – протянула я руку к Кеше, но он вытащил свой брелок, отстранил меня и полез первым. А я уже следом.
Слабый огонек плясал под ногами, спускаться приходилось по земляным ступеням, кое-как укрепленным досками. Хорошо хоть не по прогнившим жердочкам.
– Осторожно, – бормотал Кеша, – тут всё шатается. И ногу некуда поставить. Если ты опять свалишься на меня…
– Типун тебе на язык!
Наконец я почувствовала, что стою на ровном полу. Кеша повел фонариком и осветил вначале полки с какими-то банками и горшками, потом старую железную кровать, настоящий раритет, с продавленной почти до пола сеткой. На кровати, на рваном матрасе совершенно безжизненно лежала тощая фигура в майке и трусах. А кто же тут стонал и кричал?
– Почему он молчит? – ткнулась мне в спину Сонька. Она таки полезла вслед за нами. Впрочем, братец и папуля тоже. Только места на полу им уже не хватило, и они остались балансировать на лестнице.
Словно в ответ на Сонькин вопрос лежащий внезапно дрыгнул ногой, застонал и икнул. Потом попытался сесть, но опять опрокинулся на спину и заорал:
– Пусти, сволочь! Убью! – после чего громко захрапел.
Кеша отпрянул и возмущенно констатировал:
– Да он пьяный в сосиску! Перегарищем разит…
– О, новые спасатели пожаловали! – раздалось прямо над нашими головами. – И что это вам от Гришки понадобилось?
От неожиданности я, обернувшись, едва не врезалась носом в Сонькино ухо. А Борька принялся оправдываться:
– Да мы услышали, кричит кто-то, подумали – человеку плохо…
– А ну, вылазьте! – скомандовал голос. – Да банки с огурцами мне не переколотите!
Мы послушно выбрались на свет божий. После темного подвала даже сумерки казались ясным днем. Та самая тетка, которую мы уже видели, стояла, уперев руки в боки, и с осуждением рассматривала наши смущенные физиономии.
– Дачники, – с непонятным удовлетворением констатировала она. – Дачники, а туда же! Алкоголики!
– Мы не алкоголики, – забухтел братец. – Нельзя же вот так сразу черт знает в чем обвинять! Вы вот зачем живого человека в погребе взаперти держите? Может, ему с сердцем плохо?
– С сердцем ему хорошо, – отрезала хозяйка. – Иначе не пил бы у свата неделю. На собственно горбу приперла и – в изолятор! А сватья со своим Михой пусть сама разбирается.
– В изолятор? – заинтересованно переспросил Кеша. – И надолго?
– Так дня на три, – махнула рукой тетка. – Протверезится окончательно, и выпущу. А иначе сбежит не к свату, так к куму. И начнется вторая часть Марлезонского балета, – неожиданно добавила она. Кеша поперхнулся.
– А на замок
– На замок, чтобы дружки его не выпустили раньше сроку. Сено некошено, дров опять же привезти надо, а они хвать бутылку – и в овраг, как партизаны, чтоб их… – тетка потрясла смуглым кулаком и запахнулась в шаль. – Ну ладно, дачники, проведали Гришку и идите себе.
– Вы уж простите, что так вышло, – принялась извиняться Сонька. Но хозяйка только кивнула и неспешно направилась по своим делам.
Домой мы вернулись к тому времени, когда собрались отчаливать накормленные ужином и напоенные чаем археологи. Череп, кости и монетку они упаковали и забрали с собой, пообещав назавтра приехать, чтобы в спокойной обстановке покопаться в нашем подвале. Насчет спокойной обстановки, это они, конечно, загнули. Но если есть желание, пусть копаются, может это заставит папулю поменять, наконец, злосчастные трубы. Вот только я не поняла, почему Макрайстер таким волком смотрел на отъезжающих. Пара косых взглядов, брошенных англичанином на Диму и Дениса, выражали откровенную неприязнь и раздражение. Но в тот момент мне было не до рассуждений – встала проблема устройства на ночь Соньки с Кешей и приблудного иностранца, а оборудованных спальных мест для размещения гостей было пока явно недостаточно.
Так что пока мамуля и Аллочка, передумавшая в связи с благополучным возвращением деда эвакуировать детей в город, принялись накрывать стол к ещё одному ужину, я решила заняться обустройством ночлега. Правда, Сонька заявила, что они с Кешей могут устроиться и в трейлере, но там после поисков пистолета царил такой бардак, что разгребать его пришлось бы битый час.
Да и о каком трейлере может идти речь, когда у нас есть такой большой Дом! За минувшее время я успела привыкнуть к его несуразной планировке и к тому, что в каждой комнате имеется минимум две двери, так что все помещения на каждом из этажей можно обойти по кругу.
Так как внизу две отремонтированные спальни были уже заняты родителями и дедом, я забралась на второй этаж. Соньку с Кешей вполне можно устроить в той комнате, где я по утрам обычно пью кофе на подоконнике, созерцая рассвет над Рузняйкой. Ничего, это не самая большая жертва, которую можно принести ради лучшей подруги. А то, что стены не оклеены и пол не покрашен – ерунда, куда сложнее дела обстояли с кроватью. Огромное двуспальное ложе арабского производства, поставленное на попа во дворе под навесом, втащить наверх по загнутой буквой «г» лестнице было в принципе невозможно.
Этого монстра презентовал нам один папулин приятель, сообщив, что сам он когда-то получил его в наследство от тещи. Борька надеялся, что ложе можно будет разобрать и втащить в нужное помещение частями, чтобы потом собрать на месте. Зная способности своих родственников, я не сомневалась, что эта операция стала бы смертным часом для древней кровати. Поэтому, побегав с портновским сантиметром со второго этажа во двор и обратно, я нашла решение проблемы. Оставалось только заставить других согласиться на рискованную операцию.