Охота на красавиц
Шрифт:
Но что же делать, что делать-то?!
В это время баба Нонна напялила на себя Алкино вечернее платье без бретелек и со спиной, открытой ниже поясницы сантиметров на десять. Зрелище получилось то еще! И, как ни странно, именно в это мгновение Киру осенило…
На ее счастье, баба Нонна не позаботилась запереть дверь изнутри ни на что, кроме крючка, который при известной сноровке можно поддеть любым прутиком. Что и было сделано.
Кира беспрепятственно вошла в сени, немного повозилась там, а потом прокралась к счетчику и нажала на красные кнопочки «автоматов».
Раздался двойной щелчок, а вслед за тем в глубине дома зашлепали босые ноги, и недовольный голос бабы Нонны пробурчал:
– Шо там такое?!
Ответа, разумеется, не последовало. Впрочем, баба Нонна отыскала его довольно скоро:
– Опять тот проклятущий автомат вылетел!
Кира одобрительно кивнула.
Коктебельцы за восемь, почитай, лет жизни в незалежной и вильной Украине привыкли, что почти каждый вечер свет в поселке вырубают. И хоть графу Монте-Кристо, по его собственному признанию, потребовалось почти четырнадцать лет, чтобы сделаться никталопом, бывшие советские люди всегда готовы были догнать и перегнать проклятых империалистов! Все прекрасно ориентировались в темноте. Вдобавок баба Нонна знала собственный дом как свои пять пальцев.
Босые ноги бойко прошлепали по кухне, потом скрипнула дверь в сени, потом раздалось еще два шлепка, а затем – грохот, означавший, что баба Нонна угодила прямиком в расставленную Кирой ловушку. Мудрецы и экономные хозяйки учат нас обходиться подручными средствами. Поэтому ловушкой для бабы Нонны послужил ее же собственный погреб.
Кира хладнокровно прислушалась к возне своей жертвы. Ничего, в подпол свалиться – это вам не с обрыва лететь. Шевелится, – значит, жива. Теперь следовало нейтрализовать попытки бабы Нонны взывать о помощи. Если она заорет… голос у нее, как пароходная сирена!
Кира неслышно приблизилась к темному квадрату (подружка-луна очень своевременно заглянула в окошко, подсветив, куда идти, чтобы не угодить в компанию к бабе Нонне) и испустила негромкий, но глубоко-страдальческий стон.
Возня в погребе прекратилась.
– Кто тут? – послышался дрожащий бабы Ноннин голос, и Кира, застонав погромче, провыла так мученически, как только могла:
– Это я, Алла… Отдайте мое платье, баба-Нонна… Отдайте мое платье!
Этого было достаточно. Тяжелый звук подсказал Кире, что баба Нонна в полнейшем грогги, так что тишина на какое-то время обеспечена.
На всякий случай она прикрыла крышку погреба, да еще поставила сверху табурет: теперь, даже если баба Нонна очнется в рекордные сроки и задумает выбраться, Кира будет предупреждена об опасности.
И вдруг она замерла, тяжело опираясь о табурет. Еще вчера в это же время… нет, еще сегодня, часа два назад, кто мог бы представить себе доктора медицины Киру Москвину направо и налево размахивающей табуретками и пистолетами, бьющей мужиков, запирающей старух в подполе – и, вообще, взявшей на себя роль Фемиды? Да она сама первая ужаснулась бы, если бы могла заглянуть в будущее и увидеть себя такой, как сейчас!
Откуда все это взялось? Почему?
«Господи, хоть бы она там ничего себе не переломала, в погребе! Господи, хоть бы этот придурок Мыкола остался жив!» – взмолилась Кира мысленно.
Да, все это ужасно, ужасно! Но что же ей оставалось делать?! И теперь не остается ничего, кроме как продолжать начатое.
Помолившись, чтобы небеса впредь были к ней добрее и не вынуждали подчиняться обстоятельствам, тем более – таким пакостным, Кира выпрямилась и, сняв с плиты горячий чайник, быстро проникла в пристроечку, исполнявшую в бабе-Ноннином доме роль ванной комнаты. Ужасно хотелось встать под тугую, прохладную струю летнего душа во дворе, но это было слишком опасно, а поэтому Кира, налив в таз воды, кое-как смыла с себя следы своих разборок с глиной и полынью и, прихватив фонарь, направилась в комнату.
Здесь она первым делом наглухо завесила окно, устранив погубившую бабу Нонну оплошность, и остановилась, медленно водя фонарем из стороны в сторону.
Узкий луч выхватывал из тьмы разбросанные вещи, небрежно сваленные на полу книги – весь этот содом, учиненный алчной бабой Нонной, и Кира ощущала, что слезы против воли подступают к глазам.
Как они чудно жили тут с Алкой! Как великолепно начинался отпуск! Как подруги хвалили себя за то, что пренебрегли осточертевшими загранками и снова приехали в любимый, ненаглядный Коктебель, где самое чистое, самое зеленое, самое прозрачное в мире море ластится к скалистым бокам исполинского зверя Карадага, который как прилег на этом берегу сто тридцать пять миллионов лет тому назад, так и не нашел сил уйти!
И вот все, все уничтожено прихотью какого-то подонка, который убил Алку. А Киру…
«За что? – подумала она в отчаянии. – Что мы ему сделали?!»
Да, это не простое стечение обстоятельств. Это какой-то человек… Может быть, группа людей. Да уж, не меньше двух. Нет, даже трех: двое «работали» в автобусе, а третий… третий расправлялся с Алкой.
Кира сердито смахнула слезу. Бесполезно сейчас ломать голову в догадках! Кто бы ни был этот человек (люди?), он уверен, что обезвредил Киру – хотя бы на время. Хотя бы до понедельника. Что хочет он сделать за эти два дня? Что должен успеть? Неведомо. В одном Кира почти не сомневалась: это как-то связано с ее работой. Потому что не было ничего другого в мире, из-за чего ее стоило бы «обезвреживать» и лишать общения с миром. Если конечная цель всех этих «приколов» была именно такова, Алка, очевидно, что-то узнала о злоумышленниках – что-то очень серьезное! – и… Значит, дело тоже серьезное. Настолько, что неизвестный враг не побоялся обагрить руки в крови: цель, похоже, оправдывала средства. И хотя Кира не сомневалась: никто, кроме нее (да, теперь только кроме нее!), не найдет доступа к новым разработкам, которые, по щедрому определению министерского куратора, являются национальным достоянием, – все же она хотела сейчас одного: как можно скорее оказаться в Нижнем!
Похотливый Мыкола, сам того не зная, оказал ей немалую услугу: благодаря его жеребячеству Кира оказалась на свободе. Неведомый противник об этом едва ли осведомлен – если только у него нет прямой связи с коктебельскими ментами. Нет, лучше надеяться, что ее враг убежден, будто она все еще в узилище. Ну и на здоровье. Хотя бы его можно пока не опасаться – только милиции. Но с Киры за глаза хватит и этого!
Размышляя, она торопливо переодевалась. Длинная юбка-распашонка с завязкой на боку, удобная и легкая. Майка, босоножки. В тканый рюкзачок сунула косметичку с ключами, пудреницей и помадой, двое чистых трусиков, кофту. В эту кофту был бережно завернут трофейный «макаров». Сначала Кира хотела оставить его, чтобы не отягощать себя ни физически, ни морально, а потом рассудила: глупо разбрасываться тем, что судьба сама в руки сует. Зачем-то ведь выронил Мыкола этот пистолет! Не затем ли, чтобы он сослужил службу беглянке?
«Ролекс» слабо подал голос, возвестив о полуночи. В четыре тридцать из Симферополя в Москву есть самолет. Помнится, Кира ужас как возмущалась этим: кошмар, какая рань! Они с Алкой дружно решили, что хохлы создали такой драконовский рейс в целях борьбы с захватчиками-москалями, а теперь… теперь чем раньше самолет, тем лучше! Времени добраться в обрез, но побыстрее нужно оказаться на трассе Феодосия – Симферополь. Там ночь-полночь летают машины, за сто баксов хоть на трап самолетный завезут! Главное, чтоб не ждала ее в аэропорту оперативка, а к доске объявлений «Их разыскивает милиция» Кира больше не подойдет ни за какие блага мира. К тому же внутренний голос шептал ей, что так далеко враг не простер своих лап. Его интересовала коктебельская округа, глухомань. В Симферополе-то компьютеры уж точно есть! Тут в два счета можно доказать собственную невиновность!