Охота на маршала
Шрифт:
– Слушай, Ваня… Извиняюсь, конечно… Хочешь – попробуй мне после такого даже в рожу заехать… Я тут слыхал, ты с водкой крепко подружился в последнее время? Мозги часом не пропил?
Борщевский не заставил себя ждать. Резко вскочил с дивана, сжал кулаки, двинулся на Павла. Но на плечах у него с коротким отчаянным криком внезапно повисла Анна, и это охладило Иванов пыл. Пальцы разжались. Сунув руки глубоко в карманы потертых галифе, он попытался сохранить хотя бы видимость спокойствия:
– Я тебя, кажется, уже как-то по-хорошему просил: прекращай эти свои разговоры и намеки в адрес товарища Сталина. Одно дело – Гонту забрали,
– Черт! Когда до тебя дойдет, бритая твоя голова! – перебил Соболь, теперь в голосе звучало плохо скрытое раздражение: – Все это – одно большое дело! И вагоны с трофеями, которые самовольно, без приказа Берии, никто увести у Жукова не посмел бы! И то, что мы с тобой вчера в лесу наворотили! И арест командира, да и меня вот так загребли ни за что! Обо всем знают, где надо! – Павел ткнул пальцем в потолок, будто бы тот, кто принимал все решения, впрямь сидел именно у них над головами. – Не будь таким наивным, ты ж боевой офицер! Забыл лес под Каменцем? Хрен с ним – других случаев навалом, сам же мне назовешь! Скольких толковых людей, настоящих мужиков и даже партийцев особисты свели в могилу только за четыре военных года? А чего эти суки из НКВД творили до войны, забыл разве? Ваня, ну почему ты всем им веришь? Что должно случиться, чтобы ты понял в конце-то концов: нет на них в нашей прекрасной стране управы! Нигде! Ни в Киеве, ни в Кремле, ни в небесной канцелярии! Если такая, конечно, имеется… – Павел перевел дух, отметив непонятно зачем: так разошелся, что уже и курить не тянет. – Насчет Киева… Аня, кто там к командиру приезжал? Как фамилия?
– Мурашко. Откуда – не припомню сейчас. Митя не говорил, это мужские дела…
– Киевский военный округ, – уверенно сказал Соболь. – Вот бы на эту самую Мурашку выйти. Шанс реальнее, чем Сталину писать. Согласись, Иван.
– Не спорю, – кивнул Борщевский. – Тут ты сам себе противоречишь, Павло.
– Как это?
– А вот так это! Да, Киев ближе, чем Москва. Только до военного округа идти так же долго, как до товарища Сталина. И я не думаю, что Мурашко этот, или кто там еще из штабных, все бросит, кинется Григорьича вызволять.
– Меня вытащили…
– Там, как майор намекал, что-то смог сделать лично Жуков. У меня чуйка есть: именно сейчас до маршала не достучаться. Его как раз мы с тобой и Митькой отбелили, если можно так сказать.
– Здесь тоже вопросы, – заметил Соболь. – Кстати, если попробуем сами их решить, глядишь, командиру реально поможем.
– Ты о чем?
– Забыл разве? Гришка Ржавый слинял-то! Да не просто: прихватил с собой что-то из тех вагонов. Раз так, то, выходит, не все мы предали огню, вот это как дважды два! И сдается мне, не меха, ковры да злато-серебро искали тогда на станции Коваль с Аникеевым.
– Немец с ними был, – напомнил Борщевский.
– Правильно. Дополнительная задачка. Выглядит пока все так, будто кто-то чего-то потерял. Вот печенкой я чую, Ванька: связана эта история с арестом нашего командира. Если вычислим, что они все ищут, – считай, половину дела сделали. Там и выход нарисуется. Это, конечно, если мы с тобой не хотим МГБ штурмом брать. – Соболь криво усмехнулся.
– Не смешно.
– Говорю же – случай крайний, – успокоил его Павел. – Скажи лучше, передумал жалобу товарищу Сталину писать?
– Для начала надо разобраться, о чем его информировать. А потом… – Ответ прозвучал, как компромисс не столько с Соболем, сколько с самим собой.
– Ну, ладушки. – Павел громко хлопнул в ладоши, потер ладони. – Вывод следующий. Анна, добиваешься свидания с мужем. Собирай передачу. У нас с Иваном уравнение посложнее: найти, где прячется Ржавский. Чую, он залег глубоко – но вряд ли далеко.
– Принимается. А как это сделать?
– Ум наморщи, – снова ухмыльнулся Соболь. – И давайте, люди добрые, больше дела – меньше слов. Раз решили, что наше появление у командира дома не вызовет подозрений, там и встречаемся. Приглашаешь, Аня?
– Даже покормлю, – ответила она.
Вытерла влажные уголки глаз. И улыбнулась, впервые за это время.
…Павел вышел первым.
Иван задержался. Анне показалось – Борщевский ищет любой мелкий повод, чтобы остаться с нею наедине. Она так и не поняла, под каким предлогом ему это удалось. Лишь обратила внимание: Иван волнуется. И это вызвано сейчас не только арестом бывшего командира. Явно намереваясь что-то сказать, Борщевский почему-то не мог собраться с мыслями, нервничал еще сильнее. Снаружи ждал Соболь, на повестке – масса важных дел, которые пока не ясно, как удастся решить. Тем не менее Иван не уходил, переминался с ноги на ногу, погладил себя по бритому черепу, явно не зная, с чего начать. Эффект, невзирая на общее напряжение, получился несколько комичным, прямо хоть в кино снимай, и Анна, улыбнувшись шире, поторопила и подбодрила одновременно:
– Говори, Ваня, не тяни. Что?
– Ну… В общем, так… – Борщевский прокашлялся. – Вижу, как оно все поворачивается. Я тут тоже жизни всем подпортил…
– Ерунду не пори. Что, Иван?
– Ты знай, Аня… Если что, если вдруг… Мало ли… Не вырулим мы с Павлом ничего, и такое всякое… Короче, одна не останешься. Я никуда не денусь, рядом буду всегда. Понимаешь?
Улыбка, появившаяся все-таки некстати, медленно сползла с лица Анны.
– Хоронишь?
– Кого?
– Митю. Мужа моего. – Обида в ее голосе смешалась со злостью. – Полдня не прошло, как его забрали. Ты уже на его место метишь. Так, нет?
– Аня…
– Да, Аня! – резко оборвала она. – Аня я, в паспорте записано – Анна Борщевская! Не меняют пока документы, недосуг! Ты воевал, умирал, оживал, а что у тебя в голове сейчас, Иван? Одни на войне рано повзрослели! Ты вроде как наоборот, совсем в дитя малое превращаешься! Игрушка ничейная остается, место столбишь!
– Аня…
– Хватит! – оборвал его робость резкий ответ. – Хватит, Борщевский! Брось эти разговоры! Мысли тоже! Дмитрий, мой муж и твой друг, ни в чем не виноват. Вы, мужчины, узнайте, как это можно доказать и кому! Я, жена и женщина, своим делом займусь! Когда Митю отпустят, я ничего ему рассказывать не стану! – И, чувствуя, что пора брать себя в руки, снизила тон, сказала примирительно: – Извини, Ваня… Нервы… Спасибо, все равно спасибо. Я ценю, я все понимаю…
– Ладно, – грубовато ответил Борщевский, надевая кепку. – Проехали. Ты как хочешь, так и думай. Я ничего такого, просто… А ну тебя!
Отмахнувшись, Иван решил больше ничего не говорить.
Молча повернулся, вышел вслед за Соболем.
Не видел, как Анна перекрестила воздух ему вслед. Неумело, всегда боялась это делать, предрассудки как-никак. И все-таки с некоторых пор стала класть крест вслед Дмитрию всякий раз, как за ним закрывалась дверь. Сегодня, когда увели, тоже не сдержалась.