Охота на мудрецов

Мор Дэлия

Выдыхаю и облизываю пересохшие губы.

– Прости, не могу обнять. Руки в рыбе.

Он тихо смеется и целует в макушку. Потом берет нож и, не отходя от меня, быстро чистит рыбу и нарезает на куски. Собирает их горкой и кладет в миску.

– Мой руки, я закончу. Разжег камин в гостиной. Запечем рыбу на углях, я даже фольгу нашел.

Замечаю, что все-таки испачкала рукава платья. И пропахла рыбным духом основательно. Приготовить лучше Наилия вряд ли смогу, поэтому с чистой совестью убегаю в ванну.

Включаю воду и долго взбиваю мыльную пену. Запах преследует и не дает сосредоточиться. Мысли рассыпаются, а с волнением справиться почти невозможно.

Любая мечтает услышать такие слова. Неважно мудрец с диагнозом шизофрения или первая красавица планеты. Голова кружится, как от Шуи, по венам течет жидкое пламя эйфории. Я тоже люблю и хочу быть рядом.

Платье испорчено, снимаю и быстро застирываю. Достаю из сумки белые больничные штаны и долго думаю, чем прикрыть грудь. Решаюсь на кражу из шкафа в спальне. Все рубашки белые, у военных других нет. Выбираю ту, что кажется проще и надеваю, застегивая липучки.

Когда спускаюсь вниз, из гостиной вкусно пахнет едой. Наилий сидит в кресле перед камином и смотрит на алые от жара угли. Сбоку, там, где прохладнее томится в фольге наш ужин.

– Последи за рыбой, пожалуйста, минут десять осталось до готовности, – просит генерал, – хочу освежиться, напрыгался по камням.

Проходя мимо, целует в щеку и отдает кочергу. Хорошо, с этим я справляюсь. Засекаю время на планшете и несу с кухни посуду, накрывая на стол. Цепляю кочергой кулек из фольги на тарелку и аккуратно открываю. Аромат такой, что можно слюной захлебнуться. Пряные специи и сушеные травы. Куда там консервам из сухпайка? Теперь я понимаю, почему Наилий при его статусе готовит сам.

Устраиваю красоту на низком столе. Сидеть рядом удобно только на полу, скрестив ноги. Генерал возвращается в домашних штанах и рубашке. Мокрые волосы зачесаны назад, а на губах играет улыбка.

– Давай одеждой поменяемся.

Недоуменно поднимаю на него глаза, а Наилий касается пальцами золотого канта на моем воротнике.

– Это вместо погон, – поясняет он, – генеральская рубашка. Придумали, чтобы я мог не носить знаков различия. Не становиться лакомой мишенью для снайперов в командировках на особо агрессивных планетах. А свои признавали во мне командира, и не посылали в бездну по неосторожности.

Краснею и опускаю глаза. Торопливо расстегиваю липучки, сбрасываю ткань с плеч и встречаюсь с голодным взглядом генерала. Он забирает рубашку и откладывает её в сторону. Садится на пол как можно ближе ко мне, и я забываю про ужин. Ладони накрывают мою грудь, скользя по спине до застежки белья. Раздевает Наилий быстро и профессионально. Мгновение – и я вся перед ним. Все еще стесняюсь и обнимаю себя за плечи.

– Выключи свет, пожалуйста.

– Нет, – твердо говорит генерал, – я хочу тебя видеть. Иди ко мне.

Аккуратно берет за запястье и открывает замок из моих рук. Усаживает к себе на вытянутые ноги.

– Раздевай.

Его взгляд всегда, как холодный северный ветер, звенящий голубыми льдинками, сейчас теплеет. На губах играет беззаботная улыбка. Такая, что хочется её поцеловать. Я наклоняюсь и пью с губ пряные специи. Дергаю за ворот и освобождаю от рубашки изрезанные шрамами плечи. Мне не нужно их видеть, я чувствую подушечками пальцев. Солдат, как любой в легионе. И генерал. Только мой. Пьянею все сильнее, сама сжимаю ногами и чувствую тепло внизу живота. Хочу его и помню, как это было в первый раз. Сейчас не нужно Шуи. Я уже теряю голову. Неловко расстегиваю ремень и веду собачку застежки-молнии вниз. Замираю на мгновение и ныряю под черную ткань.

Наилий тянет воздух сквозь сжатые зубы. Кладет ладонь на мою руку и помогает ласкать себя. Я научусь, правда, очень скоро. Он заставляет сжимать так, что я боюсь сделать больно. Касается губами шеи и ведет по ней языком. Нежно и дразняще. До дрожи.

– Ложись, – тихо шепчет генерал, подхватывает меня на руки и несет к дивану. Обивка грубая, шершавая и такая холодная под спиной. Наилий снимает брюки и возвращается ко мне. Целует грудь, обводит языком сосок и спускается ниже. Я вздрагиваю и выгибаюсь. Еще ниже, мимо впадинки пупка. Останавливается на мгновение, гладит по бедрам и кладет мои ноги к себе плечи. Я сгораю от стыда и закрываю лицо руками, когда чувствую горячее и влажное прикосновение языка. Выгибаюсь дугой и рвусь вверх, прочь от него.

– Тише, не бойся, – говорит генерал и тянет обратно. Невозможно яркое ощущение. Сил сдерживать стоны не хватает. Бесстыдный поцелуй с языком, проникающим в меня. Откидываюсь на диванную подушку, и стон мой тянется высокой нотой. Каждое движение будоражит сильнее. Пока не достигла пика, пока еще могу остановиться, убираю ноги с плеч Наилия. Он поднимается и ложится на меня, накрывая телом.

– Понравилось?

– Да, да, – сбивчиво шепчу и последнее «да» тонет в поцелуе. Генерал больше не осторожничает, вторгается в меня резко и очень глубоко. Обнимаю его за шею и чувствую, как ускоряется, входит в ритм. Выдыхает на каждый удар в мои открытые губы. Камин прогрел комнату так, что тяжело дышать. Жар проникает в меня, я вспыхиваю пламенем. Как же его много и весь мой. Без остатка. Толчки становятся резче и грубее. Я почти проваливаюсь во тьму, когда взрываюсь. От судороги срываюсь на крик. Раздираю пальцами спину и слышу болезненный стон генерала. Его дергает, и он всем телом вжимает меня в диван. Семя изливается толчками во мне. Туман медленно отступает, возвращая в реальность. Где ярко пылают угли в камине, за окном наступает ночь, а я держу Наилия и не могу отпустить.

– Любимый.

Он поднимается на локтях и долго смотрит на меня. Его глаза лихорадочно блестят, а щеки алеют от румянца.

– Как же с тобой хорошо, – выдыхает он. Потом садится на диван и поднимает с пола брюки.

– Ужин, наверное, остыл, – грустно говорю я.

– Такая рыба и холодная съедобна. Главное тебя накормить, мне не нравится, что ты ничего не ешь.

Сажусь рядом и притягиваю колени к подбородку. Не хочется сейчас объяснять, что мудрецы иначе ощущают голод. Мы действительно можем забыть поесть и не заметить этого. Не долго, конечно, всего на один день. Потом тело требует пищи, как у всех нормальных цзы’дарийцев. Разума в нас слишком много, иногда он заглушает инстинкты. В моем случае все, кроме одного. И теперь видя, как в теплом свете ламп блестит влажная от пота кожа Наилия, любуясь его улыбкой, мне больше не хочется списывать это на проделки паразита. Да, я не очень правильный мудрец и не переживаю по этому поводу.

– Так какую рубашку мне можно носить?

– Вот, возьми, – смеется Наилий и протягивает ту, что была на нем.

За ужином беззаботно болтаем вдвоем. Я рассказываю о центре, мы вспоминаем бал, и я опять пытаюсь угадать предателя. Тщетно. Сдавшись, уходим спать на второй этаж, а утром я просыпаюсь в кровати одна. Не успеваю удивиться и испугаться, как в спальню заходит Наилий в комбинезоне и при оружии. Синяк на лице уже не кажется страшным. Синева уходит, оборачиваясь багрянцем. Скоро пройдет. Полководец напряжен и глядит хмуро куда-то мимо меня.