Охота на охотников
Шрифт:
– Да никому сегодня до этого дела нет!
– Каукалов не удержался, осмелел и хлопнул себя кулаком по колену.
– Все воруют, убивают друг друга, открыто похваляются этим и хоть бы хны. Что тут машина? Пустяк! Сущий пустяк по сравнению с миллиардами, которые украл какой-нибудь первый вице-премьер, а с десятками тысяч жизней, загубленных в Чечне, - и того меньше.
– Все равно! Раз я сказала - не надо светиться, значит, не надо светиться!
– Ольга Николаевна назидательно подняла палец и погрозила им Каукалову.
– Я предупредила один раз, первый и последний. Больше предупреждать не буду. Понял?
– Понял, - угрюмо подтвердил Каукалов.
Приехали на знакомую квартиру. "Полковника опять нет дома - проводит какие-нибудь плановые мероприятия по очистке города от пустых жестяных банок. Вот гриб рогатый! Лучше бы дома сидел!
– Каукалов поморщился. На душе у него было муторно и темно.
– Полкаш! А полкашиха в его отсутствие и рада раздвинуть ноги", - опасливо покосился на дверь ванной, за которой скрылась Ольга Николаевна.
– Как ты думаешь, чем мы сегодня будем заниматься?
– весело спросила Ольга Николаевна, появившаяся через несколько минут в халатике, накинутом прямо на голое тело. В распахе виднелся аккуратный выпуклый живот с крупным, похожим на крученую пуговицу пупком и мохнатый рыжеватый лобок. А?
– Интегралами, наверное, - Каукалов отвел взгляд в сторону, расстегнул куртку, - либо изучением жизни на Марсе.
Ответом Ольга Николаевна осталась довольна, хохотнула игриво:
– Хорошее предположение!
– Оттаивая, она сощурила голубые глаза в ласковой улыбке.
– Давай, раздевайся, ду-рак ты этакий... Быстрее!
Каукалов, кивнув покорно, снял куртку, положил её на кресло. Взялся за брюки.
– Люблю, когда мужчины раздеваются. Есть в этом что-то таинственное, волнующее, - она в восхищении сладко почмокала губами, - не знаю даже, что... Наверное, этому нет названия.
– А я люблю, когда раздеваются женщины.
– Каукалов и сам удивился вырвавшейся фразе: вроде бы и не он её произнес.
Ольга Николаевна нахмурилась, сделала два коротких быстрых шага и резко, с оттяжкой, ударила Каукалова по щеке.
– Без казарменных пошлостей. Понял?
Каукалов схватился рукой за щеку, потер её, произнес угрюмо:
– Понял.
Ольга Николаевна действовала на него, как удав на кролика. Что с ним происходит? Он покорно стянул брюки.
– Быстрее! Еще быстрее!
– резко скомандовала Ольга Николаевна и сжала белые крупные зубы, по лицу её пробежала светлая тень, глаза посветлели от страсти, она схватила Каукалова за шею, с силой потянула к постели, он напружинился, удержался на ногах, но Ольга Николаевна потянула сильнее, и Каукалов повалился на тахту.
В следующий миг Ольга Николаевна сделала ловкое подсекающее движение и очутилась сверху, на Каукалове, словно всадник на лошади. Еще одно неуловимое движение - она вообще была мастером по части подсечек, потайных силовых движений, жестов - сказывалась милицейская наука, - и пальцы ноги поддели трусы Каукалова. Через секунду трусы сами слетели с него.
– Ну! Ну! Ну!
– азартно вскричала Ольга Николаевна.
– Ну!
– Она задергалась, забилась в некоем сладком отчаянии, стараясь насадиться на Каукалова целиком, сквозь сжатые зубы протиснулось шипение - горячее, будто на сковороду плеснули воды. Каукалов, отзываясь на голос и судороги Ольги Николаевны, замычал, заерзал сам, ухватил её за бедра и что было силы притянул к себе.
– Еще сильнее!
– яростно потребовала Ольга Николаевна.
– Не могу, - простонал Каукалов через минуту, но Ольга Николаевна не слышала его.
– Ну! Ну! Ну!
– Она стонала, дергалась на Каукалове, будто подбитая дробью, ослепляла белизной крепко сжатых зубов. На лбу у неё проступил мелкий, искрящийся пот.
Скоро все было кончено - Ольга Николаевна выдохлась, пот лил с неё ручьями, Каукалов тоже был мокрым. И совершенно обессиленным, словно бы из него, как из тюбика с зубной пастой, выдавили содержимое.
Отвалившись от Каукалова, Ольга Николаевна несколько минут лежала неподвижно, вздрагивая и тяжело дыша, потом перевернулась набок и прошептала:
– Мне было хорошо...
– Мне тоже.
– Он едва выдавил два коротких слова - не было сил ни на что, даже на то, чтобы говорить.
Ольга Николаевна с трудом поднялась и, шатаясь, побрела в ванную.
Каукалов чувствовал себя отвратительно. Ему казалось, что от него пахнет чем-то приземленным, плохим, может быть, даже грязным. Пот у него, что ли, такой мерзкий? Во рту слиплась соленая горечь. Он пожевал губами, подумал, что неплохо бы эту горькую дрянь куда-нибудь сплюнуть, в следующий миг испугался своего желания и с гулким звуком проглотил комок слюны.
Вернувшись из ванной, Ольга Николаевна плашмя опрокинулась на тахту, подтолкнула маленьким, твердым, будто выточенным из камня кулачком Каукалова:
– Иди вымойся. А то ведь ты сегодня вообще не мылся. Воняет от тебя, как от козла! Чего стоишь?
– Не стоишь, а лежишь, - не выдержав, аккуратно поправил Каукалов.
– Никак снова хочешь получить по физиономии?
– Ольга Николаевна потянулась к лакированному столику, взяла пачку сигарет - удлиненных, дорогих, - ловко щелкнула зажигалкой, произнесла удивленно, словно бы для самой себя: - Что-то больно смелым стал...
Каукалов в ответ натянуто рассмеялся, сполз с тахты и поскакал в ванную.
Когда он вернулся, Ольга Николаевна лежала сосредоточенная, хмурая, жестко поблескивала большими голубыми глазами. Коротким резким движением ткнув сигарету в хрустальную пепельницу, спросила:
– Ну чего там новенького на Минском шоссе? Давай рассказывай!
Каукалов тряхнул мокрыми волосами, торопливо пробормотал:
– Сейчас, сейчас...
– неловко улегся рядом с Ольгой Николаевной и попросил: - Дай сигарету!
– Все-таки ты очень хорошо хочешь заработать по зубам, - холодно и лениво произнесла Ольга Николаевна.
– Я не давала повода разговаривать со мною на "ты".
Невольно поперхнувшись, Каукалов пробормотал смятое извинение. Ольга Николаевна лениво протянула пачку с сигаретами, потом подала зажигалку. Каукалов закурил, шумно затянулся - вкус дорогих сигарет показался ему сладким, потом коротко, стараясь быть таким же жестким, как и Ольга Николаевна, рассказал, что принесли три дня "разведывательных полетов" по Минскому шоссе.