Охота на президентов или Жизнь №8
Шрифт:
«Сон разума рождает чудовищ»
«Сон чудовищ рождает разум»
Нет, Че Гевары у нас не водятся. Хоть сорок тысяч чёрных беретов нацепи на сорок тысяч воспаленных голов. И потому нечего нам мучиться дурью и убегать в горы да в сельву. Несть разницы между эллином и иудеем. Но есть разница между козлами и апостолами.
Шифровка из Лэнгли пришла под утро, когда у Стэна голова просто раскалывалась. Нет, он ничего не пил. Зачем тут, в этой стране пить?! Он не понимал этих русских с их загадочной русской душой. На хера тут вообще пить, когда и так охереть можно! От всего этого!
Шифровка отрезвила его.
В ней значилось: «Приказ № 8. По получении приказа в сроки до полутора
Стэн сжёг шифровку. Пепел есть побрезговал. Набросил на плечи пальто. До командного бункера было полчаса езды. Но эти россиянские пробки! Он отпихнул услужливого водителя, сам уселся за руль разъездного «джипа». И только тогда задумался, почему так? В прошлый раз они раздолбали эти два «дьявольских рога» и «пентаграмму». А сейчас — приказ есть приказ — надо долбить масонскую Транс-Америкэн-Пирамиду в любимом Фри-ско (о, бедные русские котики! он ведь обещал не трогать их!), Сирс-тауэр, этого чикагского рогатого дьявола, и вашингтонский Монумент, символ всех лож, молотков, циркулей и градусов! С ума сойти! Кто мог охотиться за всесильными и вольными каменщиками?! да ещё там, где на главной святыне, на зелёной купюре: «е pluribus unum» [61] — бред!
61
«Из множества единство» (лат.) — масонский лозунг.
Он добрался за час. Прошел все посты. Часовые разевали рты и тянулись в струнку: «большой босс» нагрянул! Стэна уже не радовали эти знаки внимания. Отпихнул с дороги толстого генерала, рьяно козырявшего ему. Спустился лифтом на минус восьмой этаж. Броня. Двери. Переходы… Пульт. Заискивающие взгляды. Зависть в томных глазах. Готовность… полная боевая готовность выполнить все его пожелания, прихоти и капризы.
Стэн выгнал лишних. Не нужны. В программах заложены все шифры-коды. Надо только набрать… И кнопка. Красная кнопка. Какая-то патологическая любовь к красному… эй, в красном, дай несчастным! Они все несчастные! эти русские! бедные люди! униженные и оскорблённые! идиоты! В этом причина. Они сами себя сделали такими, неприкасаемыми изгоями-неудачниками… и вся планета согласилась с ними — несчастные бедолаги!
Но причём тут заокеанские небоскрёбы и этот шпиль «имени Джорджа Вашингтона»? Причём?! Ладно! «Красные головки» всё равно спилили. А обычные котикам по барабану. Рога сшибет. Пирамиду снесёт. А до пирса № 39 и щепки не долетят.
Он-то нажмёт. Он шарахнет. А лавры опять на Ус-Саляму спишут?! Стэн в голос, по-русски выматерился. Уж он-то знал, что этот спившийся, обрюзгший, ленивый и жирный Беня Оладьин последние годы палец о палец не ударял, только пил, жрал и шлялся по чужим гаремам. А какие-то слишком умные херры из Лэнгли вписывали его имя красными буквами в золотую книгу Истории. Чужой кровью вписывали! И его, Стэна, нервами…
Стэн машинально набрал четвёртый код. Проверил готовность. Снял блоки… Дребезг красного кремлёвского телефона вырвал его из деловитого оцепенения.
— Хозяин! Хозяин! — орал в трубку с другого конца перепуганный рядовой второго класса. — Ведь накажут! На конюшне! Может, не надо…
— Надо, парень, надо, — успокоил его Стэн.
И нажал кнопку.
Две ракеты из восьми выпущенных разорвались в шахтах, все медные и серебряные провода из них были сданы в ээстоонский утиль ещё до приезда Стэна; две грохнулись с орбиты, одна в Байкал, другая на Курилы, не хватило украденного и разбавленного водой топлива… Зато оставшиеся четыре ушли точно по целям. Стэн знал, что они дойдут. Русские не умели сшить нормальный башмак, но ракеты они делали отменные… Летящим к звёздам не обязательно быть сапожниками. Теперь Стэн понимал это. Разгадка загадочной русской души оказалась простой, как пареная репа.
— Тихо, тихо лети, ласковым мотыльком… русская «сатана»… — нечто свыше шептало нежные слова запекшимися губами Стэна, — слава — пыль и зола… тихо, тихо лети — прямо в сердце змеи…
Взрывы небоскрёбов, шпиля и «конторы» в Лэнгли транслировали по всей перепуганной планете. Взбудораженные ораторы-телекомментаторы орали по бумажкам, спущенным сверху слезливые и гневные установки-директивы, орали пророками-предтечами, праведными и алчущими возмездия:
— Весь мир превратился в страшное логово международного терроризма! Это вызов Амэурыке! Чудовищный вызов… Наш отважный президент — азой зугт мен [62] — принимает этот вызов! Вся нация… в едином порыве… как один… Амэурыка, Амэурыка, юбер-р ал-лес-с!!!
62
Так говорит мужчина (идиш).
Стэн сидел в кресле. И блаженно улыбался.
Огромная луна висела в иссиня-чёрном небе. И сводила с ума. Я посматривал на неё временами, стараясь не поддаться её потустороннему притяжению. Но она тянула и тянула к себе. И я начинал понимать древних, имевших дневного бога и ночного бога. Бог-солнце уже давно закатился за скалистые края окоёма, лишь немного потрепы-хавшись багряными власами в мрачнеющих небесах. Ещё при нём явился бог-луна, сначала бледной немощью на краю тускнеющего света… потом… а потом, как-то неожиданно и неотвратимо — магическим властелином чёрного неба и чёрной земли. Это был бог безмолвного и гнетущего ужаса. Где он был? в свинцовых небесах? или в нас самих? И с каким из богов говорил Моисей, которому ещё только предстояло сорок лет водить евреев по пустыням, оттягивая их явление в безмятежный и ничего не подозревающий мир, спавший под этой иссиня-чёрной пропастью лунного дурмана? Бог был един. Но у него были разные лица… русский странник Моисей знал это, иначе бы и не стал он ввязываться в столь гиблое и неблагодарное дело. Моисей был философ. И, по-своему, матрос, ещё в младенчестве бороздивший воды Нила-батюшки в плетёной корзинке, а позже запросто ходивший туда-сюда чрез Чермно-Красное море. Простоватые библейские евреи даже надумали в суемудрии своём, что имя его было мокрым и водянистым, и что означало оно на позабытом языке «вытащенный из воды»… Вот так!
Все мы вытащенные из воды.
Вернее, из околоплодных вод. Но не все матросы, не все философы. И не всем охота общаться с Богом подобно Моисею. У матросов нет вопросов… И не все свидетели Иеговы… Да и живётся несвидетелям спокойней.
Кеша кутал голову в какой-то бедуинский бурнус, обмотанный сверху, видно, для надежности клетчатой арафатовкой. И упорно не смотрел на лунного бога. Хотя его тянуло в эту жёлтую воронку на дне иссиня-чёрной пропасти ещё посильнее, чем меня.
Мы сидели в самом центре Синая на полуобледенелой Моисеевой горе. Вселенная человеков и прочих божьих тварей была под нами, внизу. Она начиналась с монастыря святой Катерины, что скрывался за крутыми стенами у подножия скал. И растекалась дальше по всем полушариям, градам и весям, пустошам и вавилонам. В монастыре шла всенощная. А у нас было тихо. Никто от общения с Всевышним не отвлекал. Но Всевышний нам не являлся. И не было на нас, как на Моисея, ни неопалимых купин, ни огня, ни грома, ни молний… Была жёлтая дыра в небе. Дыра, в которую истекало всё земное…
Мы сидели под этой дырой.
И нас влекло в неё.
Но уходить пока было рано. И опять у Кеши были вопросы. Эти распроклятые русские вопросы, без которых всякие папуасы и заокеанцы запросто обходятся. Кто виноват? И что, понимаешь, делать? Охранка, вездесущая охранка загнала нас на эту гиблую гору, а мы все решали вековечные вопросы… И опять Кеша хандрил.
Я знал, что это он подсунул Стэну липовую шифровку. Что это из-за него был такой трам-тарарам с последующей всемирной облавой на злобных международных террористов, которых в природе не существовало (кроме нас с Кешей, агента ФСГБ-ЦРУ Бени Оладьина и совершенно оборзевшего Мони Гершензона). Были просто власть имущие, истреблявшие свои и чужие народы аки саранчу, и была саранча, которая плодилась и размножалась.
Наконец Кеша не выдержал, поглядел краешком глаза на безумно влекущий лунный лик. И признался.
— Мои дела, каюсь! — голос у него был глухой, слова звучали неразборчиво, как у Моисея. Но так же запове-данно и весомо: — Не по злобе. От большого ума!
Я сдержал вздох облегчения. Всё было не так плохо, не так безысходно. И страшная жёлтая дыра в небе уже не казалась последней воронкой, в которую истекал мир. Нет, всё проще и добрей, намного добрее: и вселенная человеков есть не мутный поток, сливаемый с глаз долой в звёздную канализацию, а бесконечная живая лента Мёбиуса, исполинской изогнутой восьмёркой вытекающая с нашей бестолковой планеты в одну дыру, но втекающая в другую, не видимую, не зримую мной сейчас… но сущую. Иначе и быть не могло. Иначе бы мы все вытекли к дьяволу ещё при Моисее.