Охота на рэкетиров
Шрифт:
— Вот видишь, Бандура. У нас только чуть копни, столько скелетов из шкафов выпадет, считать — пальцев не хватит. Двадцати Стивенам Кингам на сто пятьдесят романов. И еще сдача останется.
— Послушай, Атасов, — сказал Андрей, пораженный внезапной мыслью. — Выходит, твой дедуган мою родную бабушку голодом морил? До смерти? Так, что ли?
— Выходит так, типа.
— Ничего себе…
— Как ей выжить удалось?
Андрей пожал плечами.
— Кажется, как-то в Киев пробралась. Хотя войска тогда не пускали умирающих крестьян в города.
— Слышал
— В войну бабушка оказалась на оккупированных немцами территориях. Фашисты угнали ее в Германию, на работы. А после войны наши за это еще и посадить собирались. А что она сделать могла?.. Повеситься на березе?..
— Мой дедуган ее бы и упек, — оживился Атасов, — видать, бабка твоя на либерала какого нарвалась, в органах. Видишь, Андрюша, как ты совершенно верно, типа, подметил, люди повсюду разные. Даже в МГБ.
Андрей промолчал.
— А между тем, Бандура, — невозмутимо продолжал Атасов, — ты еще и половины не знаешь… После войны мой дед у твоей бабки паспорт изъял. Чтоб в колхозе за трудодни горбатилась. Вечно. Как раб на весельной галере. За что его к партийному распределителю прикрепили, и квартиру дали, в которой, кстати, я по сей день обитаю. И из которой, Бандура, тебя, между прочим, к себе на Отрадный выкурить практически невозможно, типа. Вот так вот, брат. Как на личности переходишь, так учебник истории скучным чтивом уже не кажется…
— Когда моя бабушка умерла, ей шестидесяти не было. В селе работа тяжелая, да и жизнь у нее была не сахарной. Грыжа мучила. И еще что-то, по женской части…
— А моя, типа, до восьмидесяти трех дотянула… Чтобы никому офицерский доппаек пустым, типа, звуком не казался…
— Небось, тоже в МГБ числилась?
— Числилась домохозяйкой, типа. Хотя Ворошиловский значок у меня — от нее остался. Но я не о том, Андрюша. На последнем своем году бабуля моя мозгами тронулась. — Рот Атасова еще улыбался, глаза уже нет. — То все нормально, типа, то начинало ей казаться, что в окна за ней следят. Под дверью поджидают. Ну, и что арестуют нас всех, с минуты на минуту.
Бандура не сдержал бледной улыбки.
— Не смешно, типа. — Атасов покачал головой. — С паспортом не расставалась. Не дай Бог, чтоб на виду не лежал. Ты же понимаешь, какой вес был у паспорта при Сталине. В военное, типа, время. Без документов-то — тю-тю, раз-два, и к стенке. И все, понимаешь, ждала, когда воронок за ней пришлют. Собирайтесь, типа, с вещами. Ночью как-то трясет меня, глаза, как блюдца: «Саша, сейчас за нами придут!» — «Да кто?» — «Сейчас придут, вот увидишь!» «Да кто придет-то?!» «ГПУ!» Я, Бандура, думал, у самого крыша поедет… — Атасов вздохнул, — вся, типа, жизнь в страхе. Пускай, не всегда осознанном, зато постоянном. Вот на закате, черти и повылазили, изо всех щелей…
Атасов вернулся к бутылке.
— Давай-ка еще по одной, — предложил он. — За примирение наших предков — в нашем, типа, лице. Что скажешь?
— Давай, — кивнул Андрей, ерзая на стуле в поисках такой позиции, при которой резкая боль, терзавшая его последние полчаса, унялась бы хотя бы
— Что с тобой, Андрюша? — встревожился Атасов. Он выглядел пьянее пьяного, но, каким-то загадочным образом, пока не утратил бдительности.
— Он еще спрашивает?! — Бандура призвал в свидетели потолок.
— Ну да, типа, спрашиваю! Что тут такого? Мне, типа, не ясно, — сказал Атасов, выглядевший в этот момент невиннее ягненка.
— А кто к нам в комнату ворвался?
— В какую, типа, комнату?! — спросил окончательно сбитый с толку Атасов.
— В нашу комнату! К нам с Кристиной!
— А… — протянул Атасов, — Я… Так это ж черте когда было. И потом, что с того? Ну, ворвался. Я же, типа, не знал. Объясни толком. Мне казалось, эту тему мы давно проехали.
«Проехали. Все, кроме моей мошонки. Она где-то по дороге зацепилась. Судя по ощущениям, похоже, за ржавый гвоздь», — захотелось сказать Андрею. Когда Атасов, пару часов назад, затарабанил в дверь с энергией, посрамившей бы любого барабанщика, Андрей был в двух шагах от кульминации. Но он их так и не проделал, потому что какой-то психопат (старый пьяный дружище Атасов) решил, что ему, видите ли, мешают спать. Хотя, возможно, они с Кристиной действительно немного нашумели. Бандура, вне себя, ринулся к двери, намереваясь лишить незадачливого барабанщика жизни, несостоявшийся оргазм обернулся невероятным всплеском животного бешенства. Потом дверь открылась, в нее ввалился Атасов. Андрей бросился ему на шею, позабыв на радостях натянуть трусы. Кристина закуталась в простыню, а затем завалилась в постель, спровадив приятелей вниз.
— Попробуйте не надраться до чертиков, — были ее последние слова, перед тем, как дверь за ними захлопнулась.
— Ты не… — наконец дошло до Атасова.
— Ага, — кивнул Андрей, — договаривай, белый офицер. Я не кончил. Только и всего. И все накипевшее ношу с собой. А оно, похоже, не в состоянии уместиться в мошонке.
— Извини, — Атасов стал само раскаяние. — Я не подумал…
Андрей с гримасой отмахнулся.
— Не умру.
— Вредно, типа.
— А, ладно — яйца килограмм по десять каждое весит, но в остальном все тип-топ. Перетерплю. Где наша не пропадала?..
Хотя обещать, как правило легче, чем впоследствии держать слово. Боль стала густой, как жидкий воск.
— Ух, черт, — простонал Андрей. — Твою мать, а?!
— Слушай, Бандура, — неуверенно предложил Атасов, в свою очередь страдальчески морщась, — ты бы поднялся к ней… сделал все, как надо. Я отсюда никуда, типа, не денусь. Ночь впереди длинная…
— Ты Атасов, совсем того?! Какое «как надо», когда перетерпел? — Андрей улыбнулся сквозь боль. — Не говоря уже о том, что Кристина не переносит спиртное на дух. Когда сама трезвая.