Охота на русскую Золушку
Шрифт:
— Пойдем отсюда, — прорычал он.
И я кивнула.
А потом я проснулась. Это было самое ужасное пробуждение в моей жизни. Я открыла глаза и уставилась в безупречно белый потолок. Он не был потолком моей комнаты, с почти родной сеточкой едва различимых трещинок и сколов у окна. Нет, этот потолок сиял респектабельностью, довольством и отчужденностью. Как дворецкий, наблюдающий за юным барином, имеющим в кустах хорошенькую селянку. Я тут же почувствовала себя той самой селянкой. Стало стыдно. Я опустила взгляд. Я лежала на большой кровати в дорогом гостиничном номере. То, что это был номер и несомненно дорогой не оставалось сомнений. Все чужое, ни намека на личность хозяина. Никаких тебе милых вещичек или легкого беспорядка. Вокруг витые подлокотники, цветочно-полосатая обивка, позолоченные рамы и подвески из хрусталя. Декор вместо жизни, показная роскошь вместо богатства. Я проснулась одна в пустом номере. Вокруг кровати живописно разбросаны мои вещи: платье, туфли, чулки, белье… Белье?!
Мне стало тошно. В прямом смысле. И следующий час я провела в ванной. Сначала было гадко. И телом, и душой. Пришлось признать, что я себя обманывала. Когда делала вид, что смирилась, что все понимала заранее. Что знала наперед, он бросит меня, едва добьется своего. Понимать-то я понимала, но верила совсем в другое. Вчера в ресторане мне вдруг показалось, что он совсем другой. Что он ко мне чувствует… не знаю, может быть и не любовь…Нежность — самое правильное слово. Его глаза вовсе не требовали, не ласкали, и не восхищались. Он бережно дотрагивался до меня взглядом: до руки, до шеи, до губ. Его взгляд согревал меня, расслаблял, давал надежду, что он хочет быть рядом со мной. Навсегда. Мне хотелось в это верить, вот я и поверила. Наверное, потому что сама хочу этого больше всего на свете. Потом что быть рядом с ним, чувствовать, что любима, что нужна, что желанна, что принадлежу именно этому человеку, равно как и он мне — это счастье. Но я сама себя обманула. И попалась в ловушку. Да что там попалась. Я сама ее создала. Я предложила поехать в клуб. А ведь все могло окончиться вполне мирно и даже целомудренно. Платон довез бы меня до дома, и я снова пролежала бы до утра без сна, пялясь в сеточку трещинок на своем невысоком и не слишком белом потолке, думая о нем, вспоминая каждый его взгляд, каждое случайное прикосновение. Я бы сожалела, что не коснулась его в ответ, не посмотрела на него так, чтобы он сразу обо всем догадался. Ну что же… если рассуждать в этом направлении, я добилась успеха. Я раскидала свои шмотки по его номеру, он несомненно понял мои намерения, и теперь мне вроде как не о чем сожалеть. И если уж быть объективной, Марко избрал наилучший выход из неприятной ситуации. Никаких тебе неловких слов, тяжелых взглядов, и напускной легкости, мол, я ничего такого и не ждала. Ты прав, конечно, мы останемся друзьями. Я ведь сама этого хотела. И все было замечательно. А все и правда было замечательно? У меня свело желудок. Черт?! Может быть, все было настолько ужасно, что он просто сбежал? И не позвонил? И не послал сообщение? Но, что могло быть настолько ужасным? Ну да, я вряд ли его удивила. Все-таки он в этих делах искушен на несколько порядков больше. А я вообще была пьяна как… у меня даже сравнения не нашлось. Да и не в состоянии дело. У меня же опыта практически никакого. Тот единственный раз с Мишкой после выпускного не считается. У нас обоих было в первый раз, и мы оба пытались снять стресс от всего на свете: от перемен в жизни, от чертовых ЕГЭ, от предстоящих вступительных экзаменов, потому что на моем факультете они были и еще какие! Но те жалкие попытки в кабинете географии стресса нам обоим только прибавили. А потом у меня и вовсе не складывалось с парнями. От слова совсем. Может быть, опыт с Мишкой внес свои коррективы, а может мне просто никто до Марко не нравился. Я шла к своей цели как машина, настроенная дойти до финиша. И вот заглохла посередине. Сломалась, наверное. Теперь моя научная идея кажется мне совсем не интересной. Куда более занимает, что такого между нами произошло в этом номере? Почему Марко не остался рядом даже ради банальной вежливости. Я, опять же, не специалист в этом вопросе, но по опыту подруг и рассказов из соцсетей создается впечатление, что у мужчин не принято вот так кидать девушку в гостинице. Хотя, с другой стороны, я ведь совсем ничего не помню.
Теперь я стояла под душем, и горячие струи барабанили мне по макушке, скатывались под ноги и клубились вокруг плотным паром. И все же мне было холодно. Я никак не могла согреться. Что между нами произошло? Что в эту треклятую ночь пошло не так? Что я такого натворила? Чем я его так напугала, что он сбежал от меня без оглядки?
Я вспомнила его голубые глаза, так близко, что я видела в них более темные, лазуревые прожилки. Его губы, которые чаще кривились в жесткой ироничной усмешке, вдруг превратились в мягкие и ласкающие. Их хотелось касаться снова и снова, хотелось их целовать. Его пальцы нежные, осторожные, они гладили мои руки, спину, они легко тянули мои волосы вниз, заставляя подставлять шею под его поцелуи. Его губы на моей шее, на ключицах, его руки на моей груди. Аккуратно сжимают, и ласкают, и снова сжимают.
У меня потемнело в глазах, скулы и низ живота свело судорогой. По позвоночнику заструилось электричество. Я снова это чувствовала, снова словно на машине времени попала во вчерашнюю ночь. Вокруг бурлит клуб, навязчивый ритм, басы вперемешку с визгливыми нотами. Я вдыхала его запах, его руки на моей груди, его теплые пальцы ползут ниже, ниже, еще ниже… Черт, это мои пальцы! Я уперлась лбом в стекло душевой кабины, и вдохнула горячий пар. Я схожу с ума. И я все еще не вспомнила, что случилось в номере. Вернее, что случилось, тут и без воспоминаний понятно. Но вот как? Белое пятно.
Конечно, я понимала, что все произошло строго по сценарию. И он всего лишь подтвердил свой статус бессердечного бабника. Он не давал обещаний. Не клялся в любви и верности. Я сама пошла с ним, сама легла на огромную кровать в гостиничном номере. Вчера я этого хотела больше всего на свете. Твердила себе — пусть все идет как идет, а дальше будь что будет, и еще что-то типа «хочу быть счастливой здесь и сейчас». Здесь и сейчас превратились в там и тогда. А в настоящем, хотелось выть. От стыда, раскаяния и тоски. Я любила его, а он меня нет. Для меня он центр вселенной, а я для него лишь девочка на одну ночь. Легкое удовольствие. Как дешевая конфетка. Не то апельсиновая, не то клубничная. Чего же я ожидала? Что он привезет меня в родовое поместье, встанет на колено, наденет на палец фамильное кольцо с огромным бриллиантом, и только после этого подхватит на руки и понесет в спальню? Положит на кровать с балдахином и золотыми шишечками… Ну, как-то так я и надеялась, что все будет. Наверное… Или нет…
Я всхлипнула. Потом еще раз. Меня же еще и тошнило ужасно. Не помню, какого качества алкоголь мы пили, но количество его оказалось впечатляющим. Даже сейчас, после долгого и крепкого сна меня мутило, голова раскалывалась, руки и ноги слушались не сразу. Хотелось пить. Я поискала глазами тумбочку. Увидев на ней поллитровую бутылку с водой, разразилась рыданиями. Потому что страдать от того, что тебя бросил мужчина после первой ночи — это одно, а страдать от того, что тебя бросил заботливый мужчина, подумавший о том, что ты захочешь пить, это сосем другое.
Еще немного я порыдала, опустошила бутылку с водой, нашла там же на тумбочке свой телефон. Обнаружила несколько вызовов от Платона и довольно странное сообщение от мамы. «Привет, солнышко. Надеюсь, у тебя все хорошо. И мы все еще думаем, что это какая-то шутка. Позвони, я волнуюсь».
Я ничего не поняла, но звонить родителям не хотелось. Сначала надо прийти в себя. Я встала, меня слегка штормило. От всего сразу. Забавно, но я даже испытала досаду, что Марко не мог быть моим первым. Если бы на выпускном я не пошла с Мишкой Зиминым в кабинет географии, я бы сейчас точно знала, было у нас что-то с Марко или нет. Хотя… кого я хотела обмануть. Разве с Марко Сеймуром могло у меня чего-то не быть?! Исключено. Несколько дней назад он поставил себе цель затащить меня в койку. И он этой цели очень быстро добился. Мастер своего дела, чего уж там. А я жалкая дура, которая не смогла устоять. Надо спросить у Мии, к каким психоаналитикам ходят ее подружки. Мои товарки по несчастью.
Повыв немного на эту тему, я оделась во все вчерашнее. Это было противно. Но ни сменного белья, ни одежды, ни тем более обуви в номере не нашлось. Да и с чего бы. Вот так я оказалась в центре Лондона в пятницу, чуть позже полудня. В толпе спешащих на ланч клерков в деловых костюмах я в своем мини-платье и чавкающих туфлях выглядела белой вороной. Жалкой и беспомощной ночной бабочкой, выброшенной на тротуар, залитый солнцем. Конечно, я могла бы и погибнуть. От тоски, от раскаяния и стыда. Но я же не какая-то там охотница за богатыми женихами. Вот еще! Я молодой ученый, и сильная независимая личность. Страдать я пошла в Британский музей. Благо он всего в двух кварталах. А по пути завернула в дешевый Primark и оделась подобающим образом: юбка, блузка, кроссовки и свежее белье. Из примерочной я вышла другим человеком. Готовым к любым неожиданностям и даже невзгодам. Которые обрушились на меня почти сразу. На Блумсбери стрит мне позвонил Платон.
— Где тебя носит? — возмущенно загудел он мне в ухо.
— Меня?! — праведно возмутилась я.
Повисла дурацкая пауза. Мы оба смутились. И по его натужному сопению я поняла, что он так же, как и я пытается придумать, чем занимался всю ночь. Хотя на самом деле он провел несколько восхитительных часов в компании аристократки Лизи, которая не только была не против, но даже на этом активно настаивала с самого своего появления в ресторане.
— Ладно, надо поговорить, — решил не париться Платон. И в самом деле, в чем смысл уверток, если обоим понятно, что это ложь.
— Иди ты к черту! — я отключила телефон и выдохнула. С облегчением. Я как будто послала к черту не только Платона. Но и Марко, и вообще всю эту ночь, начиная с вечера. Теперь я отчаянно хотела перемен. Свежего ветра. Только так я смогу пережить позор и унижение. Только так, я освобожусь от стального обруча, который все еще сдавливает мою грудь. Из-за него мне пока трудно дышать и все время хочется плакать. Плевать. Я должна переступить и идти дальше. К своей цели, к своей мечте. Пусть и с разбитым сердцем. Но не буду на этом зацикливаться. Кто сказал, что ученый должен быть счастлив в личной жизни? Личная жизнь вообще науке только мешает. У меня вот она была всего неделю, и какой результат? Да я едва не наплевала на свою цель, к которой, между прочим, шла с девятого класса. Все, никакой любви! Никакого Марко Сеймура! И надо завязывать с Платоном. Мне этот высший свет, хоть русский, хоть заморский совсем не нужен!