Охота на Сталина
Шрифт:
— Еще один готов, — вздохнул Михеич, — опять до рва тащить.
— Разговорчики, — охранник подскочил к выходу и вытянулся в струнку.
В барак вошли сначала два солдата с чудными винтовками с толстыми блинами, похожими на сковородки, а затем в дверном проеме появился офицер.
Лицо его было так замотано шарфом, что видны были только маленькие серые бегающие глазки, злобно сверлящие то зеков, то своих подчиненных.
— Ю, ю, анд ю, — офицер ткнул в троих доходяг тростью, — кам ин блокхауз.
Трое названных, подгоняемые пинками набежавших
— Ю, — американец приподнял подбородок Михеича тростью.
Бедный аж присел от страха. Офицер еще что-то быстро произнес на английском. Сергей понял только, что Михеича зачисляют в белоповязочники. Да это было видно и по его довольной роже.
Волков же опять задумался. Откуда он вообще знает английский? На курсах красных командиров через пень колоду зубрил только немецкий. Да и то, фатер, мутер, штангенциркуль, как говорится.
— Уволкоу, — американец ткнул его тростью в грудь. Металлический набалдашник впился между ребер. Больно, зато в голове как-то сразу прояснилось, и английская речь перестала быть чем-то чужеродным.
— Если ты, Волков, не сдашь нам все ваши точки, тебя расстреляют. И не поможет тебе твой Фон Штрассер. Да что там, тебе сам Мюллер и Адольф Гитлер не помогут, — американец приблизил свое лицо вплотную к Сергею, — понял, сволочь?
Михеич стоя в дверях, прилаживал на рукав белую повязку и ухмылялся, глядя на приунывшего Витюню, — говорил я тебе, не называй сэра Донахью хером офицером. Ладно, один раз, так ты снова.
— Да разве ж я виноват? Три года в германском лагере оттарабанил, — заскулил Витюня, — и кажный день, хер официр, хер официр, — он пнул соседа и они вдвоем подхватили начинающий уже коченеть труп свежепредставившегося. Третий горемычный сгреб три лопаты, стоящие в углу и поплелся за ними.
— Этого, — офицер кивнул в сторону Сергея, — в комендатуру на допрос.
Два белоповязочника подхватили Волкова под руки и выволокли наружу.
В сгущающихся сумерках угадывались знакомые очертания лагеря, откуда он бежал в октябре тридцать седьмого. Вот северная вышка, столовая, хозблок, а вот и лазарет с чокнутым фельдшером, сортир справа от лазарета… А что? И подкоп тоже там?
Сергей покосился на конвоиров. Двое белоповязочников беспечно лузгали семечки, закинув новенькие американские карабины за спину. Американские же вояки держались от Волкова на почтительном расстоянии и едва ли не держали пальцы на спусковых крючках своих диковинных винтовок.
Дамс, это не есть хорошо! Интересно, кого это они так боятся? Его что ли?
Обогнув угол лазарета, процессия наткнулась на Витюню, примостившегося на завалинке, чтобы перекурить в укромном местечке. Осознав, что его застукали, он открыл рот и судорожно сжал тлеющий еще бычок в грязном кулаке. Но конвоирам, по-видимому, было наплевать на нарушающего режим зека. На блатных они вообще смотрели сквозь пальцы.
Проходя мимо Витюни, Сергей неожиданно для себя самого плюнул тому в лицо.
— Ты че, в натуре? — зек подался в сторону Волкова. Оба белоповязочника обернулись на Витюню. Это стоило им слишком дорого. Слишком.
Спохватившись, ближайший к Сергею конвоир потянул карабин с плеча. Вздрогнув от хруста шейных позвонков, Витюня метнулся прямо под ноги американцам. Конечно он этого не хотел. Оно как-то само собой получилось.
Один из янки спотыкнувшись о Витюню, во весь рост растянулся на снегу. Гибрид сковородки и винтовки заскользил по покрытой наледью тропинке.
Второй американец удивленно смотрел на барахтающегося на снегу товарища, а когда поднял глаза, то единственное, что он успел увидеть — это истоптанная подошва ботинка. Больше он не видел ничего. Ни валяющихся белоповязочников. Одного со сломанной шеей, а другого с вошедшим в подбородок и застрявшим где-то в черепной коробке штыком. Не видел и то, как его товарищ, отпихиваясь от Витюни ногами, пытался добраться до своей чудной винтовки, но не дополз-таки, пришпиленный штыком к тропинке, словно бабочка булавкой коллекционера. Зато все это видел зек Витюня, тщетно мечтавший о белой повязке. Поэтому он и предпочел зажмуриться и не глядеть на опускающийся на его голову приклад.
Волков перевел дух, огляделся и подобрал заморскую винтовку.
Что произошло? Как это так он? Один и без оружия уложил четверых конвоиров. Повезло? А откуда эти молниеносные, словно отточенные не одним десятком тренировок движения? Будто кто-то сверху дергал за ниточки, а он, Волков повторял движения чьих-то пальцев. Он и Витюню-то убивать не хотел. Просто сработала многолетняя привычка не оставлять свидетелей.
Сработала? Привычка?
Волков зачерпнул пригоршню снега и растер им лицо.
Уже почти совсем стемнело. Впереди слева слабо светились три окна. Похоже, это и есть комендатура. Раньше там было лагерное управление.
Раньше?
Сергей тряхнул головой и пошел на свет. Конечно, надо бы прямо сейчас рвануть к сортиру и проверить есть ли там подкоп, а потом вдоль речки в лес, к лесопилке.
Однако, внезапно проявившееся «второе я», испугавшее его не на шутку, настойчиво советовало пойти в комендатуру, чтобы запастись едой, патронами и теплой одеждой. Да и сэра Донахью неплохо было бы прихватить с собой. Надо как-то выбираться отсюда. Пусть послужит проводником и заодно расскажет, наконец, что тут вообще происходит! Точки, Гитлер. Дурдом какой-то!
На лицо упало несколько полосок света, просачивающегося сквозь странные, будто изрезанные поперек занавески. Пробравшись сквозь темные сени и, чудом не задев пустое оцинкованное ведро, Сергей осторожно приоткрыл дверь в комнату.
— Не люблю я эти их автоматы, — бубнили за углом. Волков узнал голос сутулого парня.
— Стреляют очередью. Хуй попадешь. То ли дело моя трехлинеечка. Один патрон — один враг.
— Это ты зря! «Томсон» — отличная штука. Я бы взял себе такую. Да только хер кто даст, — ответили сутулому, и по задергавшейся тени на стене Сергей определил местоположение любителя автоматического оружия.