Охота на Сталина
Шрифт:
— Я ведь в еще гражданскую с этой машинкой дело имел, — смущенно сказал Леднев. — Да и то не долго. Потом по ранению в тыл отправили, стыдно сказать, бабами на деревне командовать. На флот, хоть и речной, я ведь только в тридцать первом вернулся.
Малиновое солнце садилось за лесом, отражаясь в стеклах крайних изб Нефедово. Ветер и снег утихли и из самого ближнего к ним дома, который занимали артиллеристы и зенитчики, вертикальным столбом поднимался густой белый дым. Значит, ночь будет морозная.
Дмитриев свернулся калачиком на дне окопа и укутал ноги чехлом от пулемета.
Стая галок, испуганно галдя, пронеслась над головой, и тут же порыв ветра принес собой неожиданный рык мотора. В прозрачном морозном воздухе рокот прогреваемых двигателей немецких танков теперь стал хорошо слышен и остальным. Доносился он аж с опушки леса, раскинувшегося за двумя заснеженными холмами. В бинокль можно было рассмотреть плохо замаскированные машины и перепаханное гусеницами поле перед тем лесом.
Слева в окопах шебуршались пацаны с курсов младших политруков. Сорок человек. Юноши столпились возле небольшого костерка и, толкая друг друга, грели руки. На них вообще страшно было смотреть. Если ополченцы, собираясь на фронт, прихватили с собой каждый свою теплую одежку, то курсантам шинелей не выдали, а октябрь нынче выдался холодным. В ночь с шестого на седьмое, на поля лег снег. И хоть к полудню от него остались лишь островки в низинах, все равно было зябко.
С левого фланга позиции занял плотничий батальон, а сразу за ним батальон охраны штаба. За курсантами по правому флангу оборону должны были держать, железнодорожиый батальон, сводный отряд конников (семьдесят человек без лошадей) и батальон НКВД — вот такая сборная солянка.
Танки шли, медленно растягиваясь в стальную цепь. Нехотя покачиваясь, они водили стволами пушек, выискивая цель. Ятка три стальных монстров.
Первыми нервы не выдержали у железнодорожников. С их фланга заработал пулемет. Защелкали одиночные винтовочные выстрелы. И вот уже шквал бесполезного огня терзал покрытую подтаявшим настом землю, а вовсе не немецких солдат, сидящих на броне.
Дмитриев посмотрел по сторонам. Он-то помнил, как отсекать пехоту от танков и прекрасно понимал, что с такого расстояния народ лупит в белый свет, как в копеечку.
— Прекратить стрельбу, — сзади вдоль окопов побежал, едва не уронив очки, щуплый, невысокого роста парень. — Патроны беречь, подпустить поближе и стрелять наверняка.
Савелий посмотрел на очкарика. В петлицах у того по шпале и звездочка на рукаве. Старший политрук.
Утюги с крестами на бортах, тем временем, подползли ближе.
Теперь уже можно.
Леднев вцепился в рукоятки «Максима», и пулемет заговорил с наступающими немцами по душам, роняя на раскисший бруствер шипящие гильзы.
Автоматчики как горох посыпались с танков в чавкающую октябрьскую грязь. Многие из них так и остались лежать в земле сырой. Остальные же, отстреливаясь, поползли назад.
Но атака не захлебнулась. Танки продолжали ползти к окопам. Правда два из них уже горело, а третий развернуло на уцелевшей гусенице. В подставленный борт тут же ударила сорокапятка.
На дальнем конце поля показалась цепочка пехотинцев, вооруженных карабинами. За ней еще одна, и еще.
Слева, прислонившись к расползающейся стенке окопа, сидел и неистово крестился курносый и веснушчатый деревенский парень, откуда-то из-под Перми. Савелий вспомнил его. Курносый смешно подвывал играющему на гармони земляку, когда вчера колонна остановилась на привал.
— Стреляй, дурра, — Дмитриев вытер грязь со лба и махнул наганом.
— Н-не могу, не стреляет, — парень отодвинул от себя подальше учебную винтовку.
— Бля, — Савелий схватил мосинку, примкнул к ней штык и сунул ее в руки пермяку.
Леднев, тем временем, перенес огонь на приближающуюся цепочку пехотинцев, совершенно не обращая внимания на танки, рычащие уже на расстоянии броска гранаты. Недалеко шваркнуло противотанковое ружье и еще одна «четверка» закрутилась на месте. Третий танк, намотав на гусеницы нескольких кавалеристов, проскочил окоп и собирался разворачиваться, когда на околице Нефедово тявкнула зенитка, и прошитый насквозь Pz-IV загорелся. Перед Савелием замелькали стальные траки.
— Давай за пулемет, — Егор Семенович достал откуда-то из-за пазухи мятую бескозырку, одел ее и, схватив «коктейль Молотова», пополз к приближающемуся танку. Вскоре еще один «утюг» горел, пачкая черными маслянистыми клубами дыма прошитый косыми струями дождя воздух.
Когда Леднев вернулся в окоп, у Савелия закончилась последняя лента и он, достав из кобуры наган, положил его дуло на сгиб левой руки, прицелился в ближайшего немца. Только Дмитриев собрался нажать на спусковой крючок, как в груди фашиста смачно чавкнула винтовочная пуля, и алое облачко крови развеяло ветром на том самом месте где только что бежал с карабином на перевес бравый солдат Вермахта. Но тут же на пригорке возник еще один. Савелий выстрелил, потом еще раз, еще.
Кончились патроны. Дмитриев оглянулся. Рядом, сжимая трехлинейку в мертвых руках, лежал один из вчерашних рабочих.
— За Родину, за Сталина, — очкастый политрук вставил новую обойму в ТТ и, обернувшись, шагнул на бруствер. Дмитриев с Ледневым переглянулись. Старый матрос кивнул и, зажав ленточки бескозырки в зубах, метнулся к двум немцам, бегущим навстречу с примкнутыми штыками. Савелий тоже выбрал себе одного: в надвинутой до ушей каске, уже грязном мундире, с белым шарфом, обмотанным вокруг шеи. В этот шарф он и воткнул штык.
— А-а-а! Сука! Блядь!
Куда не кинь взор, всюду мелькали штыки, ножи, финки, трещали черепа под прикладами, стреляли из пистолетов в живот, душили, выдавливали глаза. Кавалеристы рубили шашками пытающихся прикрыться карабинами немцев, их самих срезали очередями, уцелевшие автоматчики. Недалеко от Дмитриева взорвался боекомлект в немецком танке и сразу звуки бойни утонули в колокольном звоне внутри головы.
Атака была отбита. Обратно в окопы вернлась едва ли половина народу. Раненых тут же перевязывали и снова брались за оружие.