Охота на "тринадцатого"
Шрифт:
И никого не смущает ложь.
Никого не смущает, что фанатизм - не ружье, из него не убить врага. Наоборот, он ослепляет ненавистью и туманит разум. Но это никого не смущает. Не смущает, что военная техника - не панацея, и вообще-то примерно одинакова у противоборствующих сторон. Ружья конкистадоров - смех на палочке против скорострельных луков, и кони на кручах Анд и в сельве Амазонии - не преимущество, вовсе нет. В наполеоновских войнах в обе стороны летали одни и те же ядра, и русский звериный фанатизм стоит в ряду со сказками о белых медведях на улицах
Ну а то, с какой скоростью германское хваленое оружие и нацистская одержимость уступили американскому хваленому оружию и русскому фанатизму, приводит к одной неизбежной мысли.
Это - ложь.
Вот и в двадцать третьем веке, в самом его расцвете - чем объяснили необыкновенный взлет России? Техникой и фанатизмом. Ничему не научила история.
Люди не хотят видеть истину.
Страшатся встать лицом к ней.
Увидишь ли ее ты, мой читатель, за строками летописи? Не знаю.
Но постараюсь, чтоб увидел.
Я - камень, лежащий в степи...
Шаг девятый
Астероидный кластер Клондайк
Вселенная медленно кружилась перед его закрытыми глазами. Клондайк, вспомнил он. Они атаковали Клондайк. Значит, сейчас он на Клондайке. У европейского кластера - заданное вращение с земными параметрами. Жители Клондайка предпочитали встречать под своими куполами привычные рассветы и закаты. Это не вселенная вращается, а он сам. И где-то на краю вселенной зловеще мигает двигателями на разгоне Седьмой флот...
До потолка медблока оказалось не менее трех метров - с точки зрения офицера, гигантомания какая-то. Клондайк, напомнил он себе, здесь места хватает.
Обзор перекрыла стройная девушка, затянутая в медицинский стерил-комплект. Клаудия. Заглянула в глаза устало, но очень внимательно, совсем как настоящий врач. Да она скорее всего им и являлась. Помимо прочего.
Он попробовал сложить медицинский кокон и сесть. Не получилось.
– Товарищ младший лейтенант!
– предостерегла девушка.
– На ближайшую неделю война для вас закончилась.
– Сколько времени мы здесь?
– просипел офицер.
– Два пятьдесят, как сдался персонал, - донесся голос десантника-телохранителя.
– Четыре часа с начала штурма.
Он прикинул, сколько времени потребуется Седьмому флоту, чтоб гарантированно перекрыть им уход. Получалось, что надо вставать. Плохо-то как...
Он напрягся и снова попробовал сесть.
– Убить себя хочешь?
– мгновенно рассердилась Клаудия.
– Нет, ты будешь жить! Встанешь - помрешь, понял?
– Руки!
– донесся окрик десантника, но шприц в руке Клаудии уже ткнулся в его плечо, щелкнул, и вселенная прекратила вращение...
Вселенная медленно вращалась перед закрытыми глазами, на ее окраине злобно горели двигатели кораблей Седьмого флота. И кто-то еще подтягивался из глубины европейского сектора. Скорее всего, старый знакомый Штерн. Плохо...
– Сколько мы здесь?
– хрипло спросил он.
– Шесть часов, - донесся угрюмый голос.
– Можете открыть глаза, товарищ император, она ушла.
На брови телохранителя красовалась свеженькая ссадина. Под внимательным взглядом офицера он недовольно отвернулся. Десантники из-за специфики своей профессии очень болезненно относились к поражениям в рукопашной, из чего следовало, что оно таки произошло.
– Что здесь было?
– Ваша девушка здесь было, - буркнул боец и осторожно потрогал болячку.
– Капитан Михеев было и разнимало, смелый он человек... Вас интересует конкретно кто? А если что, то ничего не было. В смысле, серьезного. Клаудия назначила вам недельное восстановление в медикаментозной коме, все согласились, что она ваш личный врач. В итоге.
– Я не согласен, - прошептал офицер.
– Вы не понимаете... Седьмой флот на подходе...
– Уйдем!
– уверенно сказал десантник.
– Пленных уже принимаем на борт. Разграбим базу, забьем хранилища расходниками, пополним оружейные склады и уйдем. Все будет в порядке, товарищ император. Выздоравливайте спокойно.
Он всмотрелся в защитную сферу Клондайка. Не уйдем, хотел сказать он, но десантник озабоченно глянул на приборы контроля жизнеобеспечения и взял пневмошприц. "Что ты делаешь, дурак?
– безмолвно закричал он, падая в пустоту забытья.
– А кто проведет корабли наружу через систему обороны, кто? Она же самовосстановилась! Дурак...
Вселенная медленно вращалась перед глазами. Горели огни двигателей маток Седьмого флота. Уже близко, опасно близко. А встать по-прежнему не было сил. Что за дрянь ему колют? Медикаментозная кома. Ой как плохо...
Где-то на пределе слышимости шелестели, переговаривались знакомые голоса. "Семерка". Как здорово, что живы. Живы и пытаются что-то предпринять. Как он и надеялся.
– Синхронизируется, - озабоченно сказал пилот.
– Но долго-то как...
Прилетел и угас вопль стрелка о том, как сильно он хочет жить.
– Не успеваем?
Это старшина.
– Немножко, - признал пилот.
– Европейцы на подходе. Придержать бы их, да нечем. "Нибелунг" без лоцмана защитную сферу не пройдет, а кэп в коме. И неизвестно, встанет ли. У него сердце больное.
– Я проведу!
– с готовностью отозвался офицер.
– И у меня здоровое сердце, что вы путаете?!
Голоса отдалились и затихли. Не услышали. Ну правильно, он же не старшина, держать связь не натренирован.
Он подавил отчаяние. Спасти бунтовщиков мог только он. Или он, или никто. Ему бы связь - и глаза. Но глаза-то у него теперь есть. Вон они, европейцы. Надвигаются, нависают. И защитная сфера Клондайка никуда не делась, надежно заперла бунтовщиков в западне. Из медблока он различал и группировки ракетных платформ, и самонаводящиеся брандеры, и минные поля в метеоритном шлейфе Клондайка, и перекрестья систем захватов целей в "глазе бури" - и все это только ждало, чтоб бунтовщики допустили ошибку. Как он провел через них корабли совсем недавно, непонятно.